Читать интересную книгу Порхающая душа - Лидия Лесная

Той, которая восстала

Заставь меня перед тобой склонить колени,Не проси, не умоляй — прикажи!Я устала от хитросплетений Лжи,От всего, что слабо, двоедушно,От всего, что блуд и ложь.Я хочу шири воздушной,Полей, где овес и рожь,Крепкого запаха светлой березыИ сосновых желтых смол,Я хочу, чтоб пылали синие грозыИ папоротник огнями цвел.Пусть пляшут кудри твоей головки,Мятежница — дерзающей будь,Тебе не к лицу наши женские уловки —Все «еле-еле» и «чуть-чуть».Говори со мной, как подобает Великой,Которую венчала гроза.На тебе венок из васильков и повилики, —Но молнии пусть горят в глазах!Я устала от малодушия и сладкой лени,От хитросплетений лжи,Заставь меня склонить пред тобой колени,Но не проси, а прикажи.

Тепличная

Мимо идущих наготой не тревожу —Я слишком прекрасна нагая.Как персик, душиста и бархатна кожа:Ее нежность почти пугает.Солнце меня поцелуями мучит,Оставаясь всегда далеким:Ни один солнечный лучикЕще не застрял в осоке.Море меня равнодушно ласкаетЗеленой пеной залива:Оно знает, что я такая,Что от ласки не стану счастливой.Я люблю только то, что уходит,То, что моим не будет, —Потому я чужая людям,Их плену и их свободе.Я люблю то, что недостижимо,То, рядом с чем я — соринка,А эти — идущие мимо, —Покупатели женщин рынка, —Для них я — белая орхидея,Которая выросла вдруг на пляже,О которой они мечтать не смеютДаже.Они умоляют, просят…Кто из них скажет «нет» — прекрасной?Солнце тонет. Пахнет смолами сосен.От заката вода стала красной.На мое песчаное ложеПена, журча, набегает,Но ее нагота моя не тревожит:Я слишком чиста нагая.

«Новый Сатирикон». 1917, № 28.

Петербург

Тюль фиолетовый твои глаза укрыл,Вуаль тебя немного старит.На черном кружеве перилГорит закат багряной ярью;Нева печальна и строга,Лед Ладоги почуяв близкий.Как у гаремной одалиски,Хрупка, сильна твоя нога.Гранит, — и ты. Ты, — и туманы.Нет ни толпы, ни грубых слов.И синих теней изваяныВиденьяТихих островов.<…………………………..……………………………>Ты — и гранит. И я с тобой.Как прежде Петербург наш матов.Кто смеет оскорбить стрельбойБольную грусть его закатов?Как прежде призрачен и горд,Как прежде царствен без короны.На голых тополях вороныБерут задумчивый аккорд.Как прежде… Травы в брызгах мелкихХолодных, сумеречных рос.Как прежде… Но зачем на СтрелкеМальчишка с пачкой папирос?!

«Новый Сатирикон». 1917, № 33.

Разве было

Опустелый теннис. Мокрые наседки.В желтых иглах сосенВсе дорожки парка.Разве было лето? Разве было жарко?Разве были встречи в розовой беседке?Осень.Хочется глициний, миндаля, магнолий,Ароматов сладких, знойных, небывалых.Я от зим и осеней устала,Я больна от мух, от комаров, от моли…Где весна не вянет?Где венчанный солнцем Пан не умирает?Я тоскую по Великом Пане,По земном, греховном, но чудесном рае.Я хочу луны, такой простой и старой,Бледных дам в душистых кружевах старинных,Удали, вина и песен под гитару,Бабушкиных сказок у камина.Пусть я буду в локонах и в шубке,Пусть меня увозит леший дедВ золотой карете из скорлупки, —Пусть мне будет восемь лет!

«Новый Сатирикон». 1917, № 37.

Какая есть

Я не хочу, чтоб солнце красным называлось,Я разлюбила красное вино;Ты сделал, март, общедоступной алость,Общедоступное любить мне не дано.Мой дух устал. Мне хочется покоя,Камина, кофе, старых книг,Мне хочется стать прежнею, такою,Какой февраль меня застиг.Мне хочется любить березовые почки,Смолу сосны и моря влажный шум,Писать свои изломанные строчкиИ знать, что в голове моей — мой, а не общий ум.Мой дух устал от грома барабанов,Мне петь о бурях не дано,И, если петь о них теперь заведено, —Я петь надолго перестану.

«Новый Сатирикон». 1917, № 39.

Антоновка

Серьезный гусь стоит на берегу.Там дальше, на лугу — две желтые коровы.Какой сегодня день — холодный и здоровый,Похож на яблоко в снегу.Как будто радость льется из хрустальной лейки —Такая нежность и такая тишь,И вихрем хочется промчаться по аллейке:А вдруг, — взлетишь!Плывут по воздуху оранжевые листьяИ кроют землю золотом сухим,Горят рябин коралловые кистиИ дятел — этот старый мистик —Считает на сосне мои грехи.Их много: тридцать, сорок, сто.Исаакий, сияя золотым крестом,Мне шлет прощенье.И кажется, что в этот день осенний,Который так похож на яблоко в снегу,И кажется, что в этот день, — такой холодный, чистый,Одетый в пламенные листья, —Я душу светлой сберегу.Меня простит и этот гусь серьезный,Простят коровы на лугу,И я прямехонько на небо прибегу,И улыбнутся мне — березы.

«Новый Сатирикон». 1917, № 40.

Вербена

Мне мил он тем, что он какой-то отдаленный,Как будто среди нас его забыл шестидесятый год.К нему идут беседки и колонны,<……………………………………………………….>Я нарядила бы его в жабо из белых кружев,Вербеной надушила бы платок,Я посадила бы его в рыдван — такой тяжелый, неуклюжий,Борзую положила бы у ногИ отвезла в прадедово именье,Где все полы от ветхости скрипят,Угольные диваны призывают к лениИ вниз к реке сбегает яблоневый сад.Ах, вместе с ним в минувшее столетьеНырнуть и задышать вербеной прежних лет,Когда свистали кровожадно плетиИ был амурами украшен туалет.

По складам

Новой книги аромат вам знаком?Этот пряный запах загадки?Вы похожи на такой неразрезанный том,Взятый с полки украдкой.В день осенний, ложась на широкий диван,Я люблю гладким ножиком кости слоновойОткрывать пути мысли новой,Проникать в глубину новых стран.В день осенний, холодный и мглистый,Вас хотелось бы мне прочитать, будто книгу.Узнать ее тайны, интригу…Но, — увы! — ваше сердце не лист!А я не хочу положить вас на дальнюю полку,Мне хочется знать: вы какой?Дождь. ЕлкаСтучится в окно костлявой рукойВ зеленых иголках.Шумит в голове. От дождя? От вина?Как хорошо, что так длиннаНочь осенняя:Я по складам, не спеша, читаю в вас нежные строки,И мне так нравятся эти урокиЧтения!

«Новый Сатирикон». 1917, № 42.

Дедушка

Люди все раздавлены, изломаны, смяты,Все — иди крикуны или тусклые нытики.Елочный дед из серебряной ваты,Один ты не знаешь никакой политики.Что тебе декреты, выборы, плакаты?Что тебе Даны, Черновы и Брешки?Миленький мой дед из серебряной ваты,Твой мир — бусы и золотые орешки.Я люблю твои валенки и мохнатые рукавицы,Твою белую бороду и красный нос,И я знаю: в сочельник мне приснится,Что ты мне чудесные игрушки принес.Я выстрелю громко из большой хлопушкиИ надену голубую бумажную каску.Что нам, милый старенький, пулеметы и пушки?Наша жизнь — это тихая рождественская сказка.Как мне умильно, светло и свято,Когда в зеленых пахучих веткахУютно мерцает серебряная вата —Твой полушубок, святочный дедка.

«Новый Сатирикон». 1917, № 45.

Белый мак