был меньше четырех футов в ширину и, пугающе, у него не было перил, а еще налетали порывы горного ветра, дувшего между скал. Здесь они впервые связали себя веревкой. Даже Шилу привязали к остальным, хотя Валгриф пересек реку без привязи, просто низко пригнувшись. Согнувшись в дугу, скользя ботинками по крошечным кусочкам льда, Пазел внезапно почувствовал головокружение. Голова была слишком легкая. Ветер толкал, тянул, дразнил. Пазел почти
видел, как он щелкает и извивается в ущелье...
Чья-то рука коснулась его плеча. Это был Кайер Виспек, шедший в шеренге сразу за ним. Голос сфванцкора был низким и спокойным.
— Мост представляет собой две линии, нарисованные на твердой земле. Не бойся: ты мог бы пройти между ними при вдвое более сильном ветре. Ты можешь себя контролировать. Думай о ходьбе, ни о чем другом.
Пазел глубоко вздохнул и попытался подчиниться. Две линии на твердой земле. Он шагнул вперед и, к своему удивлению, обнаружил, что головокружение почти прошло. Он знает, что делает, подумал Пазел, в некоторых вопросах, по крайней мере.
Сразу за мостом стояла густая роща сосен. Селки, несмотря на то, что были тяжело нагружены, побросали свои рюкзаки и начали хватать охапками сухие, мертвые ветки. Остальная часть группы к ним присоединилась. Ветки собрали в пучки и привязали поверх своих рюкзаков, а в оставшиеся места набили сосновые шишки. Блестяще, подумал Пазел. Они нам понадобятся, когда мы доберемся до того убежища. Но, почувствовав дополнительный вес на своей спине, спросил себя, доберутся ли они дотуда.
Таулинин ускорил шаг, потому что солнце стояло низко в небе. Они даже бежали там, где тропа была ровной. Таким образом, они добрались до подножия первого пика, Исарака, — и увидели перед собой катастрофу.
Дорога впереди была высечена в склоне горы, внешний склон которой уходил вниз на ужасающую глубину. И всю эту дорогу похоронил под собой снег: глубокий рыхлый снег, нанесенный ветром сугроб, который тянулся вдоль тропы на милю или больше. Невозможно, подумал Пазел. Мы не можем через это пройти. Мы не треклятые шахтеры и не кроты.
— Отвесные скалы вверху и внизу, — сказала Энсил, прикрывая глаза рукой. — Возможно, мы все-таки проведем ночь в палатках.
Таулинин повернулся и пристально посмотрел на нее.
— Мы не можем, — сказал он. — Надвигающийся холод слишком силен. Нам нужен камень вокруг нас, и огонь.
— Снег не свежий, — сказал Герцил, поднимая глаза. — Должно быть, он оторвался от вершины в теплый день и остался здесь.
— Какая разница, откуда он взялся? — сказал Большой Скип. — Клянусь задницей Рина, мы никогда не сможем...
— Копайте! — сказал Таулинин. — Копайте или погибнете! Через час эта тропа станет черной!
Они нырнули прямо в белую массу. Снег был рыхлый, но наваленный на глубину двенадцати футов или больше. Они рыли туннель, и каждый раз, когда они продвигались на ярд, он обрушивался. Их новые куртки плотно облегали руки и шею, но снег все равно просачивался внутрь. На долю селков выпала худшая часть работы — они пробивали дорогу, копая до первоначальной тропы и всегда помня о том, что поблизости находится ужасный обрыв. Но труд был изнурительным для всех. Снег осыпался; они разгребали его и, извиваясь, двигались вперед. Это было похоже на странный вид плавания: наполовину гребля по-собачьи, наполовину топтание по воде. Но как долго ты мог это делать, прежде чем устать и упасть духом? Впереди, позади, вверху: смотреть было не на что, кроме снега и случайного, вызывающего тошноту проблеска далеких низин, когда они подходили вплотную к обрыву.
Сгустились сумерки. Пазел протер глаза, пытаясь отличить снег от воздуха. Рамачни и икшель, шедшие по сугробу, подбадривали друг друга криками. Но они занимались этим целую вечность. Если бы они все свернулись здесь калачиком, прижавшись друг к другу под снегом, согрели бы они друг друга? Или они умрут во сне, замерзшие, сплавленные воедино, как незаконченная скульптура, и весной их найдут вороны?
Размышляя над этим вопросом, он услышал радостные крики селков: наконец-то они добрались до дальнего края сугроба. Один за другим путешественники, спотыкаясь, выходили наружу, стряхивая снег со своей одежды и волос. Солнце скрылось: на небе осталось только тусклое красное зарево. Теперь, почувствовав дуновение ветра, Пазел получил ответ: они замерзнут насмерть, если останутся здесь. Снег, растаявший от тепла их тел, промочил их насквозь.
— Этого я и боялся, — сказал Таулинин. — Мы слишком задержались. До убежища все еще три мили.
— Тогда давайте свяжемся и пойдем, — сказал Герцил. — Не быстро, но непрерывно, насколько позволяет тропа.
— Найдите своих огненных жуков, — сказал Таулинин, — но я умоляю вас: не используйте их, пока не почувствуете, что сама смерть тянет вас за рукав. Содержащийся в них жар ужасно силен, но надолго его не хватит.
Они снова связались. Затем пошли, дрожа и безудержно стуча зубами. Свет еще больше померк, тропа сузилась и стала крутой. Болуту поскользнулся на льду и сильно заскользил; веревка остановила его только тогда, когда его туловище уже было над пропастью. Они подняли его, похлопали по спине — и побрели дальше, полузамерзшие, упрямые, как бригада каторжников, на которых походили.
Когда путь стал слишком крутым, они пошли медленно; когда свет исчез, они зажгли факелы. Герцил крикнул им, перекрывая шум ветра: «Шевелите пальцами, шевелите носками в ботинках! Только дайте им застыть, и они лопнут, как морковки!» Пазел почувствовал огненного жука у себя под курткой и поборол желание положить его в рот. Ещё нет. Каким-то образом они продолжали идти, обогнули вершину и, наконец, подошли к башне Исарак.
Убежище оказалось более величественным, чем ожидал Пазел: руины высотой в двести футов, хотя вершина башни была срезана, как у старого высохшего дерева. Большие двери давно исчезли, нижний этаж завалило снегом, но каменная лестница примыкала к внутренней стене, и, поднявшись на второй этаж, они обнаружили, что там сухо и нет окон. К этому времени люди и длому так замерзли, что едва могли говорить. Они метались в темноте, ругаясь на многих языках, стряхивая снег с дров. Айя Рин, пожалуйста, пусть он загорится, подумал Пазел, маниакально шевеля пальцами ног.
Появились Неда и Большой Скип с еще двумя охапками веток; Пазел понятия не имел, откуда они взялись. Они сложили все дрова в кучу, зажгли сосновые шишки от факелов и засунули шишки под кучу. Герцил наклонился и дунул. Появился проблеск, затем язычок пламени; затем мертвое