навалился плечом на одну из дверей. Он толкнул ее, затем оглянулся с грустной улыбкой:
— Завалена снегом. Ну что ж, возможно, нам лучше остаться.
Принц рассмеялся и пошел вперед, чтобы помочь ему. они толкнули вместе, дверь слегка подалась, и в щели показался лучик солнечного света...
Пазел покачнулся, споткнулся и упал. Его колени наткнулись на снег. Гонимый ветром, снег хлестал его по лицу. Все было белым. Чья-то рука схватила его за плечо.
— Ты не в себе, — сказал Герцил. — Не волнуйся. Это быстро пройдет.
Они находились на узком гребне, покрытом снегом. Солнце стояло высоко, все остальные тоже были здесь — десять фигур в белых одеждах на фоне еще более белого снега. Пазел был необычайно уставшим, как будто шел пешком несколько дней. Повсюду вокруг них возвышались свирепые пики гор.
— Что... как...
— Ты не можешь вспомнить, как пришел сюда, — сказал Герцил.
— Конечно могу, я...
Пазел оглянулся через плечо. Гребень тянулся прямо за ними на протяжении мили, затем сворачивал вниз и влево. Не было никакой нефритовой двери. Не было видно никакого отверстия.
— Это произошло с каждым из нас. Я сам вынырнул из память-тумана всего несколько минут назад.
— Память-тумана?
— Дверной проем привел в действие заклинание, — сказал Болуту, подходя к ним. — Мы долго шли, Пазел. Мы спускались в долины и снова взбирались на седловины, подобные этой, и сворачивали на многих развилках и перекрестках. Все это было потрясающе красиво и тихо. И теперь, когда чары рассеиваются, они уносят с собой все наши воспоминания, начиная с того момента, когда мы прошли через нефритовую дверь, и заканчивая этим самым моментом. Так защищен Уларамит: мы не можем найти дорогу обратно или сказать другой душе, где именно он находится.
— Почему помнишь ты? — требовательно спросил Пазел.
— Потому что заклинание еще не снято с Белесара, — сказал Рамачни, пробираясь по утоптанному снегу. — Со временем его воспоминания тоже исчезнут — и ты, возможно, будешь объяснять все это ему, Лундже или своей сестре. Эти трое — последние помнящие.
— Как долго мы шли? — спросил Пазел.
Болуту одарил его улыбкой:
— Не могу сказать.
— Верно. — Пазел с трудом поднялся на ноги. — Ты не можешь мне сказать. В этом вся идея, так?
— Правило дома, — сказал Большой Скип, смеясь. — Раздражающее, безусловно. Хотел бы я знать, как долго иду.
— Дни, — сказал Таулинин, — но большего мы вам сказать не можем. Мы принесли свои клятвы. Но вот что я вам с радостью скажу: мы наконец-то на Дороге Девяти Пиков. Не воображайте, что мы будем подниматься на каждую из этих девяти дедушка-гор от основания — вовсе нет. Мы поднимемся один раз и никогда полностью не спустимся, пока не пройдем девятый пик. Массивный горный хребет проходит через Эфарок, как стена богов. Пики вдоль этой стены похожи на крепостные башенки, а дорога — на набор помостов для смельчаков, прыгающих между ними.
— Я думал, это будет большой тракт, — сказал Пазел.
— Мы еще не достигли Королевского Тракта, — сказал Таулинин, — и не всегда будем на нем, потому что должны использовать все возможные кратчайшие пути. — Он указал на огромную, изогнутую, покрытую льдом вершину вдалеке. — Там возвышается первый из Девяти Пиков, который мы называем Исарак. На его западных склонах нас ждет убежище. И это хорошо, ибо я чувствую, что сегодняшняя ночь будет намного холоднее, чем любая другая ночь в этом году. Нашей палатки будет недостаточно. Мы должны добраться до Исарака к ночи, иначе замерзнем на этом гребне. И уже перевалило за полдень.
Он начал идти — или возобновил ходьбу, — остальные последовали за ним. Пазел поморщился: у него болели плечи и ныли мышцы. Естественно. Я шел уже несколько дней! Но сколько? Было тревожно понимать, что он никогда этого не узнает. Но его селкские ботинки были сухими и удобными, а рюкзак, который они сделали для него, плотно прилегал к спине.
И снег не был таким всепроникающим, как ему показалось сначала. Они прошли через длинный сугроб, но прямо впереди гребень был голым, и вдоль тропы виднелись даже пучки увядшей ото льда зелени. Сами вершины были покрыты глубоким снегом, но не склоны под ними. Похоже, они не опаздывают. Даже легкий снегопад, который шел минуту назад, вскоре закончился, впереди было ярко-голубое небо.
Когда они выбрались из сугроба и зашагали по мерзлой почве, Герцил снова подошел к нему.
— Ты житель низин, — сказал он. — Те бугры над Ормаэлом, которые вы называете Высокогорьем, не в счет. Послушай того, кто достиг совершеннолетия в злых Тсордонах, и не рискуй на тропе.
— Об этом не беспокойся, — сказал Пазел.
— У меня есть основания для беспокойства, — сказал Герцил. — Таулинин говорит, что путь скоро станет коварным. Кроме того, воздух разрежен и будет еще более разреженным по мере того, как мы будем подниматься. Ты можешь чувствовать головокружение и беспечность, но не можешь себе этого позволить.
Пазел вздрогнул. Мы будем подниматься. Он спросил себя, насколько будет холодно. Затем он почувствовал жгучий удар по щеке: Герцил шлепнул его, причем совсем не нежно.
— Даже сейчас твой разум блуждает! — Герцил ткнул пальцем в пики впереди. — Мы пойдем через них, Паткендл, ты слышишь? Будь начеку, если хочешь остаться в живых. Один неосторожный шаг, и твое путешествие завершится плачевно.
Они двинулись дальше. Большой Скип подошел и встал рядом с Пазелом:
— У него был такой же разговор со всеми нами, «жителями низин», когда мы выходили из-под действия заклинания. Однако ему было не обязательно тебя шлепать.
Пазел посмотрел на горы перед ними: огромные, холодные, безумно крутые:
— Скип, мне кажется, обязательно. Но все равно спасибо.
Тропа теперь неуклонно поднималась вверх, но гора, казалось, ничуть не приближалась. На середине подъема Пазел увидел, как Лунджа внезапно остановилась, непонимающе уставившись на окружающий мир. Нипс подошел к ней и взял за руку.
Пазел украдкой наблюдал за ними. Не похоже, чтобы она находила его невыносимым. Но как только эта мысль пришла ему в голову, Лунджа вырвала свою руку и как-то странно сжала ее, словно подавляя желание вытереть начисто.
Вскоре после этого Болуту освободился от заклятия. Когда он пришел в себя, Таша поспешила к Пазелу:
— Что с тобой такое? Иди вместе