Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

национальную власть и разделившей эту власть на десятки и сотни маленьких государств под протекторатом партийно‐советской власти Кремля? Безусловно, это так! Октябрьская революция 1917 г. должна считаться не социальной (социалистической), а национальной (националистической) революцией, приведшей к смене власти русского народа, замененной на власть партийного олигархата (потому и новая власть стала националистической), утвердившего власть малочисленных народов империи. Государство, как высшее и совершеннейшее средство защиты для любого народа, появляется в результате огромных личных усилий конкретного народа, перенесенных им испытаний, борьбы, побед и поражений. Те этнические группы, которые не имеют сил и возможностей создать государство, стараются вписаться в господствующую государственную модель, находя себе удобную нишу (хозяйственную, культурную и даже политическую) жизненного существования. В Российской империи те народы, которые не имели государственности, тем не менее не были оставлены властью; они включались на равноправной основе в цивилизационную жизнь империи, не исключая возможности для местной аристократии участия в политической жизни страны. Все получали те политические блага и в той мере, в какой они трудились на всем пространстве империи. Соответственно, русский народ, самый многочисленный из народов империи, трудами которого появилось и выросло Российское государство, имел русскую православную власть, которая отвечала его национальным и этническим интересам. При этом со всех точек зрения никаких особых привилегий и особых прав русский народ не имел при своей родной власти; напротив, как правило, «окраинам», другим народам (особенно на западном пограничьи) уделялось больше внимания, больше средств и больше компетенций (людей и культурной помощи). Такая политика укладывалась в миссионерские задачи Церкви и государства.

Революция 1917 г. отобрала у русского народа все его многовековые достижения как народа, создавшего Российское государство, народ был лишен возможностей естественного роста и развития (во всех смыслах, включая демографический); был прерван и естественный процесс гармоничного и справедливого приобщения других народов к плодам государственной деятельности русских. Без войны, без захвата территории враждебной армией русский народ потерял в одночасье власть над всей территорией России; власть и ресурсы были поделены после революции между другими народами бывшей империи. Вот почему следует считать, что приобщение к государственности малочисленных народов бывшей Российской империи в советский период (что продолжается и ныне) совершалось насильственно, за счет русского народа, его человеческих и материальных ресурсов. Русский народ, который по подсчетам Д. И. Менделеева, должен был бы к середине XX в. перевалить численно за полмиллиона, ныне имеет численность только в 140 с лишним миллионов. Это цена не только за Великую Отечественную войну, но в большей степени за весь советский и постсоветский период революционных изменений, а именно — трудов по созданию отдельных государств на пространстве бывшей Российской империи. Часть из этих государств уже покинула российскую ойкумену: вся Прибалтика, Украина, Белоруссия, Молдова, Закавказье, Средняя Азия, Казахстан, Киргизстан, Туркмения, другая часть ждет удобного случая, чтобы это сделать. И заметим, что ни о какой «дружбе народов» между Российской Федерацией и отпавшими от нее отдельными государствами речи не идет, напротив, большая часть бывших «дружественных народов» сегодня находятся с Россией в состоянии конфронтации, включая братскую Украину. Это ли не показатель ложности мифа о дружбе народов, построенной на «песке» советского прагматизма!

Еще при Сталине о «дружбе народов» стали официально говорить, как о ресурсе для формирования патриотизма: «Дружба народов СССР является одним из глубочайших источников горячего и животворного советского патриотизма»[762]. О чем здесь речь? О том, что каждый народ, получив от советской власти отдельную республику как «собственную квартиру» или «собственный дом» с территорией, оформленными правами и защищающей ее армией, получил тем самым и государственное закрепление своей этничности. На этничность была поставлена такая печать, которая позволяла ей отныне представлять себя на международной арене как самостоятельную силу. Это был самый существенный фактор национальной политики. Каждая республика в 1930‐е годы имела не только свое правительство и возможность вести международную деятельность, но и свою армию, и лишь война и необходимость унификации и централизации заставили тогда Москву отказаться от слишком высокой политической децентрализации в стране[763]. Началась ликвидация всех форм, закрепляющих присутствие нерусских (любого количества) на русской территории проживания: национальных районов, национальных сельсоветов (существовавших в местах традиционного русского расселения), где нерусские меньшинства получали особые права[764]; нерусских школ в русских районах, школ для иностранных специалистов (англичан, американцев, поляков, немцев), нерусских школ в отдельных советских республиках (финских, эстонских, латышских, немецких, греческих)[765]. С началом Великой Отечественной войны началось заново создание национальных частей (литовские, башкирские, туркменские, узбекские, таджикские, казахские, калмыцкие, киргизские, чечено‐ингушские, кабардино‐балкарские)[766]. А как только наступил перелом в ходе Великой Отечественной войны, так сразу же прежние полномочия стали возвращаться к республикам и автономиям. X сессия Верховного Совета СССР, состоявшаяся в начале 1944 г., предоставила союзным республикам полномочия в области внешних сношений с иностранными государствами и утвердила закон о создании в них своих национальных войсковых формирований[767].

В те же 1930‐е годы, когда началась подготовка территории СССР и народов, ее населяющих, к грядущей большой войне, и русский язык и русская культура опять становятся общим средством общения и обучения, — с такой же строгостью, как и раньше власти продолжали отслеживать любые случаи проявления недовольства националов русскими специалистами. Даже если со стороны русских специалистов критика местных руководителей была справедливой, виновниками признавали русскую сторону. То есть за официальным фасадом «дружбы народов» находилась непростая, порой драматичная межэтническая жизнь «русских» и «других». И хотя русские были «делегирующим» этносом, оказывающим помощь и поддержку малочисленным народам, но у них, в отличие от имперского времени, не было полноценной государственной и церковной поддержки; русские все время чувствовали себя под бдительным присмотром как Москвы, так и местного национального руководства.

Подобная двусмысленная национальная политика (провозглашается одно, на практике существует другое), конечно, не способствовала укреплению подлинно дружеских связей между разными национальностями. И даже на фронтах Великой Отечественной войны, где делить было уже нечего, не всегда межнациональные отношения были гладкими. Национально‐этнический менталитет, не всегда предсказуемое поведение солдат разных национальностей на войне, разные национальные привычки, казалось бы, должны были бы погашаться установившейся за два десятилетия советской власти «дружбой народов», пониманием единства целей и задач, но этого не происходило. Как показывают рассекреченные данные (спецсообщения Управления особых отделов НКВД), на фронтах имелись случаи (неизвестно, насколько массовые) критического отношения «некоторых командиров и политработников частей Южного фронта к бойцам нерусских национальностей»; «зафиксировано пренебрежительное отношение к грузинам, азербайджанцам, дагестанцам, узбекам»; «заметна отчужденность между русскими и нерусскими красноармейцами»[768]. В романе В. П. Астафьева «Прокляты и убиты» разбирается такая ситуация в отношении русских и казахов; причем писатель говорит