и предатель, но Олег слушает этого Данилу, а самого себя называет комиссаром. И это зашло уже слишком далеко. Надо вместе решать, что нам теперь делать.
– Что же ты раньше молчал? – выслушав это признание, не удержался от упрека Виктор, но тотчас же прибавил: – Впрочем, что толку теперь вздыхать? Нашим ребятам грозит опасность, и надо понять, можно ли её избежать.
– Опасность грозит всем нам, – поправил Иван мрачно. – Давай подумаем до завтра. А завтра соберём штаб.
Вася Левашов нагнал его уже на Шанхае.
– Витя! Я знаю, Ваня говорил с тобой, и ты уже в курсе дела! – взволнованно воскликнул Левашов.
– А я думал, ты теперь с Кошевым, – бросил Виктор, смерив его быстрым пристальным взглядом.
– Моё счастье, что я был с ним, когда он высказал тебе в лицо то, что столько раз говорил про тебя за глаза, и услышал твой ответ. Прости меня, Витя, если можешь! Я ведь поначалу действительно поверил Олегу. Сам не пойму, что на меня нашло, – Василий перешёл на шёпот. – Он говорил, будто бы встретил какого-то раненого партизана из отряда Яковенко, и тот ему рассказал, как ты якобы не выполнил задание и сбежал. Ты видел, как у Кошевого сразу загораются глаза, когда он говорит, что ты предатель? Он даже заикаться перестает! Он так в это верит, что как будто заражает своей верой. А ведь Ванюша его к нам привёл и поручился как за своего надёжного товарища, но сам же первый и понял, что нельзя верить голосу, с которого поёт Кошевой. Олег же тому голосу верит слепо, потому что сам в комиссары нацелился. Ванюша мне признался, что лучше бы не приводил его вовсе, и ни за что не привёл бы, если бы знал, как он тебе завидует.
– Завидует? – переспросил Виктор удивлённо.
Они уже подходили к его хате.
– Конечно, Витя! Ребята всегда тебя любили и верили тебе, а тут такая история. И я его понимаю, особенно после сегодняшнего. Потому что я бы на твоём месте съездил ему по морде. Да, пожалуй, и мне тоже. После всего, что ты сам по-честному рассказывал мне про отряд Яковенко, я вполне заслужил это. Мне даже представить страшно, что ты теперь обо мне думаешь. Но именно твоей выдержке и завидует Кошевой больше всего. У него после твоего ухода чуть ли не истерика случилась… Так ты меня прощаешь, Витя?
– А что мне остаётся? – помолчав, горько улыбнулся Виктор. – Ты скажи лучше, много ли ребят Кошевой во всё это впутал? Кого он собирается уводить из Краснодона? И куда?
– Я тебе как есть скажу, Витя: за то, что слухи про раненого партизана Олег не распускал направо и налево среди членов организации, поручиться никак нельзя. Но мы с Ваней и Жорой рассказали только Тюленину и Борц. Про деда Данилу тоже знаем только мы трое, Серёжа да Ваня Туркенич. Остальные 10 человек, которые отобраны Кошевым для ухода в лес, думаю, знают только, что мы идём в партизаны к какому-то партизанскому командиру, который согласился принять нас в свой отряд, а где он находится, до сих пор неизвестно. Это должно выясниться завтра.
– Ясно, – тяжело произнёс Виктор. – Ты не можешь поручиться за то, что меня не ославили как предателя на всё ядро организации, чтобы я не смог остановить Кошевого в его завтрашней затее.
– Но мы сможем сделать это завтра собранием штаба, – решительно заверил его Василий. – Что бы Олег ни говорил, он ни разу не видел деда Данилу и понятия не имеет, куда вести ребят. Завтра они должны встретиться. Ванюша уверен, что не придёт опять этот Данила. Я тоже так думаю. У нас будет хороший повод спросить Кошевого всем штабом, какую по счёту встречу назначает и срывает ему этот мнимый партизанский командир. Я думаю даже, Олегу и самому уже станет ясно, что с ним играют в кошки-мышки.
– Лучше бы Олегу всё же не ходить туда завтра, – озабоченно произнёс Виктор. – Это может быть опасно. И не для него одного.
– Я уже не знаю, что теперь не опасно, – вздохнул Василий.
– Это верно, – мрачно согласился Виктор.
Он ещё успел сходить в Изварино, только к сёстрам Угрипнюк заглядывать не стал.
Вернулся поздно, но усталость не спасла его от бессонницы. Сжималось тревогой сердце, тяжёлые мысли стучали в виски: «Что, что я сделал не так? Почему это случилось? И что ещё может случиться?»
«Мы всё про тебя знаем!»
«Всё про тебя знаем!» – раздался вдруг у него в ушах злорадно торжествующий голос Кошевого, и он увидел прямо перед собой этого тщеславного мальчишку, абсолютно уверенного в своей правоте. И взгляд, и поза, и голос – всё выражало гневный пафос.
Он был слишком маленьким для той роли, которую так страстно желал сыграть перед всеми, прежде всего – перед самим собой. Праведный гнев так широко распирал ему грудь и зажигал глаза таким тёмным огнём, что смотреть на него было жутковато. Это как если бы через тело маленького слепого котёнка пропускали разряды электрического тока. Виктору вдруг ни с того ни сего пришло на ум это сравнение, он тотчас же живо представил его в красках и содрогнулся от ужаса. Жгучее чувство сострадания всколыхнулось в нём. Виктор вспомнил Олега таким, каким он был в самый первый вечер, когда Иван привёл его: застенчивым из-за заикания и таким трогательным в своём желании понравиться, показать себя с лучшей стороны, завоевать доверие и любовь. А теперь, поддетый на крючок этого желания, он оказался превращен в слепую марионетку того, с чьего голоса поёт, как выразился Ваня. И Виктор поймал себя на том, что куда больше сердится на Ивана, а особенно на Васю Левашова, чем на Кошевого. Ведь этот бедняга в плену и даже не способен понять, что натворил. Он угодил в плен ещё прежде, чем зловещий «дид Данило» нашёл его и сделал своим орудием.
«Мы всё про тебя знаем!» – прозвучало уже из глубины, как будто внутри него рос густой лес, и там, в тёмной чаще, тихо сидели свои собственные партизаны, от которых ничего нельзя утаить. Они знали всё, что пережил Виктор в связи с гибелью отряда Яковенко, всё, что он передумал и перечувствовал, что видел во снах и наяву. Они слышали его отчаянные мысли, когда, представляя себе картину Мишиной гибели, он обвинял себя в том, что подчинился приказу командира, хотя чувствовал, что должен остаться, и в том, что не вернулся из города прямо