собрался сходить в Изварино, к Валюше Угрипнюк и её младшей сестре.
Надюша с готовностью выполняла любые поручения, ей можно было доверить даже распространение листовок. Несмотря на столь юный возраст, она сочетала в себе смелость с осторожностью и наблюдательностью. Ей исполнилось 14 лет в июле, уже во время оккупации, и она не успела стать комсомолкой. В разговорах без лишних свидетелей Надя высказывалась ещё откровенней, чем Валя. От осознания того, что фашисты безнаказанно хозяйничают на нашей земле, в глазах этой хрупкой девчушки загорался белый огонь, а руки сжимались в кулаки. Но при необходимости она скрывала свою ярость даже лучше, чем старшая сестра.
Виктор ещё в начале ноября говорил с Надей о возможности её вступления в комсомол прямо сейчас, во время оккупации.
– Комсомольский билет? Конечно, он у тебя будет! – заверил её тогда Виктор. – Хоть и временный, но самый настоящий. Потом, когда прогоним фашистов, райком тебе его обменяет на постоянный.
Правда, Валентина при первых встречах еще в октябре высказывала сомнения в целесообразности всех этих хлопот с временными билетами. Но скоро она переменила мнение, и даже сама призналась в этом Виктору.
– Ты знаешь, Витя, я должна взять назад свои слова и снова извиниться перед тобой, – сказала Валя. – Ты очень, очень прав. А я ошибалась, когда считала, что всё это игра в подполье, слишком опасная именно из-за дурацких бумажек, бюрократии, без которой вполне можно обойтись. Тем удивительнее мне было то, что в неё играешь ты, который так смело боролся против этой самой бюрократии в том числе. Но то, что делают твои ребята, вовсе не игра и опасно вне зависимости от любых бумажек. А лучше способа вербовать молодёжь, чем звать её сейчас вступать в комсомол, и придумать нельзя! Те, кто откликнутся, будут помогать нам всем, чем смогут. И свои комсомольские билеты спрятать уж как-нибудь сумеют.
Видимо, Валентину переубедил пример собственной сестры, для которой комсомол стал заветной мечтой с той самой минуты, когда Виктор впервые завёл разговор на эту тему.
С тех пор не было такого задания, за которое Надя не взялась бы. Виктор уже чувствовал невольную вину за то, что так до сих пор и не выполнил данного ей обещания. Причиной тому была его работа в клубе и стечение не зависящих от него обстоятельств. Но вот у него выдалось наконец и время, и тотчас образовалось ещё одно дело в Изварино. На этот раз он твёрдо решил очутиться там с бланком временного комсомольского билета, куда будет торжественно вписано имя Надежды Угрипнюк. А потому, закончив дневную репетицию со своим оркестром, Виктор отправился к Анатолию Орлову, чтобы взять у него бланк, отпечатанный в подпольной типографии. Анатолий занимался декорацией для будущего спектакля вместе с Евгением Мошковым, временно превратив кабинет директора клуба в художественную мастерскую.
– Толя, можно тебя на минуту? – позвал Виктор, приотворив дверь. Анатолий вышел к нему:
– Что, Витя?
– Мне нужны бланки. Хотя бы один. У меня все закончились.
– У меня тоже нет, – смущённо развел руками Анатолий.
– Где же они? – удивился Виктор. – Мы ведь много напечатали, кончиться никак не могли.
– Кошевой забрал, – ответил Анатолий, растерянно отводя глаза в сторону.
– Зачем же ты ему их отдал? – пристально взглянул на него Виктор, чувствуя, что он чего-то не договаривает.
– Он сначала сказал, что это ты ему поручил, а потом… – Анатолий замялся. – Ты, Витя, лучше сам его спроси.
На Орлова было жалко смотреть: глаза у него бегали, он прятал их, боясь встретиться с Виктором взглядом.
– Ладно, спрошу.
Он бросился на поиски Кошевого и к своему удивлению застал его в комнате, где только что закончил репетировать со своим оркестром. Олег никогда не играл ни на одном струнном инструменте и не интересовался музыкальной самодеятельностью. Но с ним был Вася Левашов, и это показалось Виктору ещё более странным.
– Может быть, ты объяснишь, в чём дело и почему ты забрал у Толи билеты? – обратился Виктор к Олегу.
– П-п-потому что мы всё про тебя знаем! – ответил Кошевой, взглянув на него с вызовом, как на врага, и даже перестал заикаться. – Нам стало известно, что это ты предал отряд Яковенко. Он погиб из-за тебя!
У Виктора потемнело в глазах.
– Как вы могли поверить, что я способен так поступить? – спросил он, глядя Кошевому прямо в глаза, и голос его прозвучал ровно и невозмутимо спокойно.
Одновременно он будто отделился от себя и, верно, поэтому услышал свой голос со стороны как чужой и незнакомый. Так может говорить лишь тот, кто не верит в происходящее, и ему кажется, что если сохранить хладнокровие, всё ещё можно исправить. Но другая часть его знала: случилось что-то непоправимое, и сейчас ему приоткрывается лишь самая поверхность гибельной и страшной бездны.
– Ты отстранён от руководства подпольной организацией, – холодно и резко бросил ему в лицо Олег, глядя со злым торжеством. – Мне поручено спасти ядро подполья от провокатора, и не пытайся мне помешать. Теперь я здесь комиссар. Завтра мы уходим из Краснодона.
В глазах и тоне Кошевого отчётливо читались высокомерие и какая-то тёмная радость. Он явно чувствовал себя вершителем возмездия и пылал искренним праведным гневом. Виктор видел, что разговаривать с ним сейчас бесполезно, но всё же не мог не спросить:
– Куда же ты собираешься уводить ребят?
– Мы уходим в партизанский отряд. А куда – это тебя уже не касается! – отрезал Кошевой, и теперь чуткий слух Виктора отчётливо уловил в его голосе откровенное мальчишеское самолюбование.
Казалось, жестокая, но вовсе не слепая враждебная сила смеётся над Виктором, прикрываясь этим заносчивым мальчишкой. Но Вася Левашов! Неужели и он поверил? Ведь именно Васе Виктор сам рассказывал об отряде Яковенко и его гибели, всё как есть, как знал сам. Одному лишь Васе, как самому близкому другу, которому, может быть, впервые в жизни поведал свою боль, первому и последнему. Это было в начале осени, когда Виктор только-только перебрался из Ворошиловграда в Краснодон, и чувство утраты было ещё так свежо. Вася тогда сам сказал Виктору, что он не должен чувствовать себя виноватым из-за того, что остался жив. «Конечно, товарищ Яковенко тебя нарочно в город на задание отправил! Велика была бы ему радость, если бы и тебя тоже убили вместе с ним! А что до твоего брата Михаила, так может быть, и он жив остался, откуда тебе знать? У меня вот тоже сердце всю дорогу разрывалось из-за Серёжи, и только здесь, в Краснодоне, мы встретились. И ведь он тоже думал, что меня