отработал, многократно повторив, как музыкальную строку в мелодии, каждый такт своего ожидания, и теперь что-то в нём безошибочно знало тот миг, когда он должен вступить. Как и ребята из группы Мошкова и как сам Женя, Виктор имел свою партию в этой партитуре.
И вот в ночной темноте далеко-далеко появился наконец тот самый свет, и по его движению чем ближе, тем отчётливый читался рельеф дороги, каждый её подъём и спуск. И сами машины уже угадывались по шуму моторов. Да, это были они – большие, тяжёлые бензовозы. Виктор ожидал длинную автоколонну, для уничтожения которой требовалось организовать столкновение, но насчитал всего три машины, и это упрощало задачу. Дистанция между бензовозами как раз позволяла пустить их на воздух одновременно, если Мошков залёг в том месте, где Виктор ждал его сегодня, а остальные – на таком же расстоянии, как от Виктора до того места.
Далеко по степи разносился шум моторов. Бензовозы приближались, пронизывая тьму слепящим светом фар. Вот уже Виктор улавливал всем телом вибрации земли под массивными колёсами. Он сгруппировался и внутренне собрался; пропустил первый бензовоз; затаив дыхание, выждал, когда прогрохочет второй. Виктор рванул чеку, метнул гранату в цистерну и бросился на землю, зажимая руками уши. Вспышка гигантского зарева резанула глаза, земля болезненно вздрогнула от страшного удара, и тело Виктора содрогнулось вместе с ней, наполнившись жутью, всколыхнувшейся из недр. Убежать, уползти, скрыться! Как будто он ослеп и оглох; и вдобавок это тошнотворное чувство, словно пупок прилип к позвоночнику. Тело знает только одно: бежать отсюда подальше, здесь смерть!
Виктор опомнился, когда зарево осталось далеко позади.
Он чувствовал себя обессиленным и слишком утомлённым для того, чтобы уснуть хотя бы на те полчаса, что ещё оставались у него этим утром.
Виктор переворачивался с боку на бок и думал о Жене Мошкове. Женя сказал, что в сегодняшней операции участвовали кроме них двоих ещё двое. И что-то подсказывало Виктору, что количество цистерн Мошкову было известно до начала операции. У Евгения, вероятно, была связь с подпольщиками-коммунистами не только в Краснодоне. Виктору отчего-то пришла мысль, что эти три цистерны могли быть остатками большой автоколонны, уничтоженной где-то западнее. Но зачем Женя его позвал? Втроём вполне можно было проделать то же самое. Разве что он не был до конца уверен в ком-то из своих ребят и решил подстраховаться? Или дело в другом: Машков, с одной стороны, выказал Виктору своё личное доверие, а с другой – продемонстрировал пример, как можно организовать боевую операцию, участники которой так и не узнают, кто ещё был задействован в ней, кроме руководителя. И это действительно впечатлило Виктора больше всего. Он понимал, насколько Мошков прав, и был искренне благодарен ему за этот урок. Вот только если бы Виктору удалось вздремнуть хотя бы полчаса… Но мысли продолжали роиться в голове, словно пчёлы в улье. И опять он вспоминал об Анечке и радовался, что увидит её снова, хотя и волновался, как бы не подвести своих оркестрантов после такой ночи.
Однако отыграл оркестр на отлично.
Этот день все участники концерта могли считать своим триумфом. И не только артистическим. Наблюдая со сцены довольные рожи коменданта и фашистских офицеров, каждый вспоминал и о сожжённой бирже, и о красных флагах над городом на 7 ноября, а Виктора грела мысль о взрыве цистерн с топливом для вражеской боевой техники. Эти глупые фрицы, возомнившие себя высшей расой и не понимавшие ни русского, ни украинского языка, даже не догадывались, что над ними насмехаются каждой прочитанной со сцены строчкой, и не менее явная насмешка звучала в каждой сыгранной музыкальной фразе. Но нацистская гордыня сыграла со своими жертвами такую же злую шутку: им мнилось, будто их славянские рабы стараются ублажить их.
Рядом с комендантом сидел высокий бледный офицер с рыбьими глазами. Он то и дело демонстрировал благосклонную мину, самодовольно оборачиваясь по сторонам. Когда Виктор встречался с ним взглядом, то чувствовал, как из глубины его существа поднимается холодная ярость, пробуждённая этими рыбьими глазами. Действительно, в них не было ничего человеческого. «Вот бы собрать здесь всю эту нечисть и закидать гранатами!» – прилетела откуда-то шальная мысль. И она очень Виктору понравилась.
Новый замысел Мошкова
Одним словом, концерт удался.
А когда программа закончилась, и публика стала расходиться, вполне довольная проведённым временем, за спиной у себя Виктор услышал голос Евгения:
– Третьякевич, зайди ко мне в кабинет.
И там, заперев предварительно дверь, Мошков положил на стол перед Виктором одолженный пистолет.
– Держи. Он тебе ещё пригодится. Новый год на носу. Фрицы гулять будут. Должны ведь мы их хорошенько поздравить! По-нашему! – весело подмигнул Виктору левым глазом Мошков.
– Всем коллективом? – в тон ему уточнил Виктор.
– Вот тут подумать надо, – понизил голос Женя. – И обсудить со штабом. Ребята нужны самые отчаянные, потому что залог успеха это стремительность. А главное – секретность. Никто, кроме участников, об операции знать не должен.
– Очень верно, – согласился Виктор.
– Вот что, Витя. Завтра у нас в клубе выходной! Заслужили! Так ты днём ко мне домой приходи, часа в три. Ваня тоже будет. Потолкуем.
– Втроём?
– Пока можно и втроём. Или вчетвером. Когда мы с Иваном говорили, нас Люба слышала, – признался Машков. – А она как раз из отчаянных, но не из болтливых.
– Любаша не подведёт, – согласился Виктор. – Значит, до завтра!
У него промелькнула стремительная мысль, что к такой опасной операции девчат всё же привлекать не стоит, но он тут же себя одернул, подумав о том, что сказала бы на это сама Люба. Виктор всегда бдительно следил за собой, чтобы не обидеть ненароком никого из девушек своим отношением, но желание о них заботиться и оберегать их от опасностей подавить в себе он не мог.
Домой к Мошкову ему уже случалось заходить. Женина мама знала его в лицо, и в ответ на приветствие кивнула головой. Верно, она много натерпелась, пока вызволяла сына из лагеря военнопленных. Говорили, что условия содержания там были такие, что люди мерли как мухи. Женя никому не рассказывал и не вспоминал о пережитом там, но все знали, что спастись ему помогла его мать.
В комнате у Евгения на стене висела балалайка. Он тоже любил струнную музыку со школьной поры. Это сближало его с Виктором.
Люба Шевцова явилась на собрание даже раньше Ивана. Виктор пришёл последним, ровно в пять минут четвёртого, и Мошков сразу начал.
– В дирекционе фрицами намечается новогодний бал-маскарад, – сообщил он. – Информация абсолютно достоверная, из