месте и приготовиться к операции. Машины пройдут там между пятью и шестью часами. Гранаты и бутылки с зажигательной смесью у меня есть. А ты возьми на складе пистолет. Детали обсудим на месте. Главное, не опаздывай.
– Сколько машин будет в колонне, известно?
– Пока не знаю. Нас будет четверо, считая тебя и меня, – глядя Виктору в глаза, сообщил Мошков.
– Ясно.
– Вот и хорошо! А сейчас иди домой, отдыхай. До встречи!
Мошков поднялся из-за стола вместе с Виктором и крепко пожал ему руку на прощание.
Ступеньки под ногами бежали быстро, сами ноги точно пустились в пляс, а мысли уже неслись и кружились хороводом над тем местом на шоссейной дороге, где однажды уже удалась подобная операция. Мошков, у которого, Виктор знал, была своя собственная группа отчаянно храбрых ребят, видно; позвал его, Виктора, потому что ему уже однажды удался подрыв вражеской автомашины именно на этом месте.
– Витя! – услышал он вдруг у себя за спиной и вздрогнул, узнав заветный голос, который никогда бы не спутал ни с каким другим.
– Нюся! – обернулся и радостно воскликнул он. – Что ты здесь делаешь?
– Я тебя подождать решила, – ответила Анечка, внимательно вглядываясь в его лицо. – Я тебя, Витя, ни от чего не отвлекаю?
– Ну что ты, Нюся! – просиял Виктор. – Мне только немного неловко, что тебе пришлось так долго меня ждать.
– Ничего, Витя, я и не замечала, как время идёт! – заверила его Аня. – Я стихи учу к завтрашней репетиции.
– Прочтёшь?
– Нет, ещё не выучила, я буду сбиваться! – смутившись, отказалась Аня. – Я, Витя, учить-то учу, а сама всё о тебе мечтаю, о том, как ты меня до дома опять проводишь, и мы пойдём с тобой рядом по улице.
– Так пойдём уже, зачем мечтать? – рассмеялся Виктор. – Ты, Нюся, лучше о таком мечтай, чего добиться трудно, и кажется даже, вовсе невозможно, – прибавил он серьёзно.
– Да я, Витя, только это и делаю! – в тон ему ответила Аня. – И знаешь, я так думаю, нет ничего, что было бы совсем-совсем невозможно! Потому что главное – это хотеть и делать. Остановили же немцев под Москвой! И дальше тоже всё-всё сбудется, о чём люди загадали! Помнишь ведь, раньше, когда мы были маленькие, никакого Нового года не было. Говорили, это старорежимный праздник. А потом его вернули. И люди стали загадывать желания. Я думаю, это очень хорошо. А такие желания, которые загадывают одновременно многие люди, обязательно исполнятся!
Аня шла рядом с Виктором и вся светилась тихим счастьем, которое передавалось ему. Он с лёгкостью подстраивался под её шаг и слушал её чистый, радостно звенящий голос.
– Когда у многих людей одно желание на всех, они своего добьются, это так, – ответил он, лаская Анечку взглядом, но всё же справедливости ради прибавил: – Только если другое множество людей хочет противоположного, тут уже дело идёт о том, чьё желание сильнее и кто на большее ради него готов.
– Ты, Витя, так говоришь, будто сомневаешься! – воскликнула всегда спокойная Аня с несвойственной ей горячностью. – Даже и вопроса такого стоять не может! Ведь это они на нас напали, а не мы на них, и мы землю свою защищаем. За свою землю человек на всё пойдёт, всё выдержит! Даже вот хотя бы меня возьми: я раньше трусихой себя считала, и если бы мне кто сказал, что я такими делами, как сейчас, заниматься буду, я бы ни за что не поверила. Ведь страшно! Но это если думать, да представлять, что случиться может! Так ни на одно смелое дело не поднимешься, только и будешь сидеть да дрожать. Я когда это поняла, так на себя рассердилась, за то, что раньше была трусихой! Весь страх с меня сразу слетел!
– Ты и не была трусихой никогда, – возразил Виктор, улыбаясь.
– Откуда ты знаешь? – спросила Аня недоверчиво.
– Знаю! – заверил он её. – И не наговаривай на себя! Или ты вправду думаешь, что смелый человек это тот, кто ничего не боится? Так это, Нюся, не смелость, а глупость. Страх затем и дан, чтоб мы становились осторожнее, действовали умнее. Нас Мошков вон всё ругает за плохую конспирацию. Выходит, мы те самые непуганые дураки, которые не представляют, чем рискуют. Конечно, пугать себя нарочно не надо, тут ты права. Но понимать, на что он готов, человек должен. И знаешь, мне ещё до войны, и даже в детстве, когда маленький был, такие сны снились! Если бы я рассуждал как ты, то думал бы, что такого труса нет больше на свете.
– Это ты Витя, мне нарочно говоришь, я знаю! – воскликнула Аня. – У тебя же на лице написано, что ты смелый, да ещё и умный. С тобой ничего не страшно! Даже умереть. Хотя умереть я бы не хотела. Я загадала жить долго-долго. Но, конечно, самое главное – это чтобы наши победили.
Виктор замедлил шаг и почти остановился, пристально вглядываясь в её глаза.
– Как же я раньше этого не понимал?! – тихо воскликнул он, пораженный внезапным прозрением. И Анечка явственно увидела в его заворожённом взгляде отсвет той мысли, что так его потрясла. Верно, потому, что и сама подумала о том же. Или у них были теперь одни мысли на двоих?
– Вот и я тоже на себя удивляюсь! – с тихим восторгом всплеснула руками Аня. – Я же до того случая в лагере совсем не видела, какой ты! Девчата о таких только шепчутся, а близко подойти не смеют, чтобы не влюбиться. Влюбиться – это же страшно: а вдруг безответно? А ты всегда был такой славный, что и не захочешь – залюбуешься. Вот я и отворачивалась. На всякий случай. А ты говоришь – не трусиха! Да ещё какая трусиха! Если б не тот хлопчик, так бы я тебя и не узнала. Как я тебя с ним на спине в Донце тогда увидела – точно туман перед глазами у меня рассеялся. Смотрю на тебя, и будто тысячу лет тебя знаю! Ведь бывает такое: иной раз и впервые человека видишь, а узнаешь его! Вот и я тебя тогда как впервые увидела и узнала сразу. Как же это так, Витя? А если бы хлопчику тому купаться в тихий час не вздумалось, что бы тогда было? Неужели б мы друг друга не узнали?
Виктор ласково, словно осеннее солнце, улыбнулся её по-детски простодушному взгляду, в котором соединились и испуг, и удивление.
– Обязательно узнали бы, Нюся! Не тот малой, так другой, но кто-нибудь помог бы нам обязательно. Ведь тут только миг один