свете, бывало, Юра Алексенцев крутил из куска старой газеты «козьи ножки» и забивал в них махорку.
Партизанская стоянка ничуть не изменилась, всё как раньше: и костёр, и шалаш. И деревья стоят зелёные, здесь по-прежнему лето. Вокруг костра сидят партизаны, но большинство – спиной к Виктору. Вот один из них оборачивается, и Виктор не верит своим глазам.
«Товарищ Яковенко!» – вырывается у него от изумления, но голоса своего Виктор не слышит. Командир улыбается странной улыбкой.
«Где же тебя так долго носило? Наши уже почти все собрались», – говорит он. Виктор оборачивается и видит, что из шалаша выглядывает Юра Алексенцев с той самой «козьей ножкой» в руке.
«Я тебе оставил», – говорит Юра и протягивает ему самокрутку. И тут у Юры из-за спины появляется Надя. Лицо у неё строгое, и смотрит она на Виктора пристально.
«Не смей!» – будто говорит её взгляд. Виктор смотрит на Надю, а шалаш за её спиной вдруг становится огромным, и там полным-полно людей, но разглядеть их Виктор не может – слишком темно. А Надя протягивает ему руку, и ему почему-то становится страшно. Он хочет убежать, но знает, что не сможет, и ноги его действительно врастают в землю. Он смотрит вниз, и перед глазами его только чернота, и голос Нади из этой черноты зовёт его по имени.
Виктор проснулся с часто бьющимся сердцем и потными ладонями.
В Ворошиловград! Он так и не сходил в Ворошиловград! Он должен сходить туда, во что бы то ни стало. Хотя, наверное, уже поздно…
Подготовка концерта
Мошков, выслушав Виктора, посмотрел на него внимательно и, казалось, понимающе.
– Да я-то тебя отпущу, – сказал он, слегка щуря глаза. – А фрицев черти принесут? Ты же знаешь, что мы выступаем уже в конце этой недели, в воскресенье.
– Ребята мои отыграют хорошо, я тебе гарантирую! – заверил Виктор. – Ты сам приходи послушай!
– Да я-то тебе верю, мне доказывать не надо! – воскликнул Евгений. – Вопрос разве в этом? Как я объясню твоё отсутствие, если оно заинтересует коменданта?
– Да больно я ему нужен!
– Нужен, не нужен, а как только ты в Ворошиловград собираешься, так он тут как тут. «Везёт» же тебе, Третьякевич!
– Брось, Жень! Это было просто совпадение, – взмолился Виктор.
– Давай мы, Витя, не будем проверять, совпадёт ли на этот раз, – предложил Мошков примирительно. – Я конечно, могу чего-нибудь наврать, если комендант спросит, но я категорически против того, чтобы рисковать. Сам знаешь, как фрицы за порядок и своим головы снимают. А нам этот клуб пока нужен. Мы им, гадам, ещё и на Новый год фейерверк устроим! Так что на следующей неделе, после концерта – пожалуйста, а сейчас погоди.
Мошков как в воду глядел: в тот день, когда Виктор хотел уйти в Ворошиловград, в клуб наведались немцы, комендант и два офицера. И они обошли все клубные помещения, а в комнате, где репетировал оркестр, задержались дольше всего, прослушав подряд целых три номера концертной программы. Их интересовал подбор репертуара, но свои вопросы комендант с кислым выражением на длинной, как лошадиная морда, физиономии задал директору клуба, а не дирижеру оркестра. Евгению на удивление удалось достичь в беседе с комендантом такого взаимопонимания, что, прощаясь, фашист пожал ему руку. Как ни противен был этот жест врага, причина его бесконечно радовала: видно, на Волге фрицы действительно так получили по носу, что их вера в своё всемогущество серьёзно пошатнулась.
– Слышали, чего эта нечисть фашистская захотела? – признался Мошков, выпроводив немцев и вернувшись к оркестру. – Почему, спрашивает, вы не играете музыку, прославляющую фюрера! То есть он тут свои фашистские марши ожидал услышать! Наши люди, говорю я ему, сейчас такое играть не будут. Мне, говорю, время нужно, чтобы они привыкли к новому порядку. Говорю, а сам думаю: капут твоему фюреру, и ты это уже чуешь, чуешь, псина шелудивая! А будешь ты слушать то, что мы тебе сыграем!
Мошков начал зло, а закончил озорно, весело, и обведя прищуренными улыбающимися глазами лица музыкантов, обратился к Виктору:
– Значит, так. Сегодня мне на стол – список номеров, которые оркестр на данный момент готов исполнить в сводном концерте клубной самодеятельности. С Земнухова и Ковалёва я возьму такие же списки. После репетиций кружков собираемся у меня в кабинете для утверждения общей концертной программы. Завтра репетируем её на сцене в актовом зале. Вопросы есть?
– Вопросов нет.
– Вот и отлично.
Как только Евгений вышел, Серёжа Тюленин воскликнул с чувством:
– Эх! Надо было, Витя, нам выучить что-нибудь эдакое! Чтобы перца фрицам задать!
– Задать перца – дело хорошее, – согласился Виктор. – И я тебе, Серёжа, желаю добавить перца в свою собственную игру. Впрочем, это всех касается. Побольше огонька!
Участники оркестра прекрасно поняли, что хотел сказать Виктор, и их инструменты зазвучали с вызовом. Музыканты искренне выражали своё отношение к той публике, перед которой им предстояло выступить, и при этом играли чётко, слаженно. Даже те, кто присоединился к оркестру недавно, оказались на высоте. И в этом единодушии отчётливо ощущалось: здесь, в оркестре, чужих нет, и даже те, кто не был посвящён в тайну подполья, как, например, та же Августа Сафонова, разделяли общие устремления и чувства коллектива.
Не всех участников оркестра решался Виктор привлекать к конкретным делам, но посторонних здесь точно не было, а некоторые уже за эти считанные дни репетиций получили временные комсомольские билеты.
В директорском кабинете у Мошкова программу концерта составили без особых споров: сцена из будущего спектакля, пара поэтических номеров, пара силовых, остальные – музыкальные. Когда Земнухов и Ковалёв вышли из кабинета, а Виктор уже взялся за ручку двери, он вдруг услышал у себя за спиной тихий Женин голос:
– Погоди, Витя. Разговор к тебе есть.
Виктор обернулся и поймал на себе взгляд Мошкова, такой пронзительный, что он даже вздрогнул от неожиданности.
– Слушай, – заговорил Евгений, одновременно указывая Виктору глазами на стул, где тот только что сидел. – Помнишь ту шоссейную дорогу, на которой вы с хлопцами немецкую машину подорвали?
– Ты и про машину знаешь? – переспросил Виктор, стараясь скрыть удивление.
– То-то и оно, – невесело усмехнулся Евгений. – А ведь, согласись, об этом не должен знать никто, кроме участников операции. Потому и говорю, что с конспирацией у вас дело дрянь. Но про тебя знаю, что ты – могила, лишнего не сболтнёшь. Так слушай. Завтра утром автоколонна с горючим там должна пройти на Свердловск и дальше, на фронт. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Виктор. – Можешь на меня рассчитывать.
– Завтра в половине пятого утра нужно быть на