Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

вздохнул и выдохнул, произнес: «Ом!» И он прочел Ниббану-сутру, третью главу о восьми причинах землетрясения, в которой сказано, что первая причина — это ветры, они колеблют землю; вторая — сосредоточенная мысль отшельника или брахмана; третья — нисхождение бодисатвы в утробу будущей матери; четвертая — когда он покидает утробу; пятая — когда Татхагата достигает благости; шестая — когда он запускает Колесо Учения; и седьмая — когда отрекается от остатка дней, отрекается от жизни; а восьмая причина землетрясения — когда он уходит в ниббану.

Эти причины объяснял своему ученику Будда: когда он сидел после сбора подаяний и предавался размышлениям в Весали у надгробия Чапалы, а любимый ученик отошел, и к учителю подступил Мара с призывом оставить жизнь, — тогда и случилось землетрясение. И причина его была — седьмая. Время пришло.

Но причина твоего землетрясения, говорил Махакайя, стоя перед беспамятным человеком, другая. Какая же? Я этого не ведаю. Может, ветры, а может, и чья-то мысль. Но тебе, Шкух Клемх, еще рано отрекаться от дней на земле, твой срок не пришел. Я хочу, чтобы ты услышал, осознал это и продолжил свой путь на коне и с собакой. Да свершится это!

— Да свершится! — тихо отозвался голос позади.

Махакайя обернулся и увидел шраманеру. Тот стоял, сложив руки у груди и склонив обритую голову, но Махакайе в сумерках почудилась грива волос, рассыпавшихся по хрупким плечам шраманеры.

Монах сделал благословляющий жест и направился к выходу.

— Простите, учитель, я не могу уйти с вами, — проговорил ему вослед шраманера.

— Я это знаю, — отозвался Махакайя, приостанавливаясь в дверях.

— Но я не покину стезю Дхармы.

— И пусть Дхарма не покинет тебя, — сказал Махакайя и вышел.

Во дворе он все-таки свернул к возлежащему на правом боку каменному Будде. Обойдя изваяние, он остановился у огромного лица, протянул было руку к урнакеше[337], но так и не посмел еще раз дотронуться…

А потом уже, когда небольшой караван спустился с холма и перебрел речку, направляясь к северу, и Махакайя обернулся, чтобы бросить последний взгляд на город Хэсину и монастырь Приносящего весну фламинго, он пожалел об этом. Надо было еще раз коснуться солнечной каменной родинки, чтобы ее свет заполнил сознание до самых потаенных уголков, свет, дарующий последнее и всепроникающее знание о пути, который проделал монах, о книгах, которые он вез, о людях, встречавшихся на этом пути, об их судьбах и о том, что ждет впереди.

Но движение каравана было неумолимым, согбенные фигуры А Ш-Шаррана и Готама Крсны верхом на верблюдах взывали о быстром движении вперед, дальше от этого города, и Махакайя помнил совет старика Таджика Джьотиша свернуть где-то в удобном месте с торной дороги и отклониться в сторону, там есть пути скотоводов: лучше сделать крюк, чем попасться людям аргбеда.

Махакайя ощутил мягкий тычок в плечо, оглянулся. Это был старый Бэйхай с небольшой поклажей. Грива его вольно ниспадала вдоль шеи. Взгляд был задумчив. Махакайя погладил его по плоской большой щеке. В холщовых мешках на его спине хранились самые заветные сутры и шастры, и главная среди них, ради которой и отправился в дорогу монах — «Йогачарабхуми-шастра»[338]. Ее еще предстояло переводить на язык Поднебесной, как и другие шастры и сутры. Еще предстояло вникнуть во все и попытаться все разгадать. Но монах уже знал главную цель этого делания — уподобить сознание солнцу, чтобы касаться лучами без слов слуха владеющих заветным пространством. Как коснулся его нос Бэйхая.

Конь вздохнул, и в лицо Махакайе повеяло теплым ветром.

Книга вторая

Индия

Моей дочери Чоин Палмо (Анастасии)

Там, где омытые Гангою кедры,

Там, где олени, где мускусом пахнет,

Там, где киннары[339] поют неумолчно…

Калидаса

Глава 1

«Я, монах Поднебесной, много слышавший о других монахах, отправлявшихся в Западный край за сутрами и шастрами, дабы распространять у нас, на востоке, свет Будды, дерзко вознамерился поступить так же. Мечта об этом зародилась у меня давно. Но окончательное решение было принято после того, как в нашем монастыре в Чанъани появился индийский наставник Дхармы Бомопидоло и поведал о монастыре Наланда, полном мудрецов, главный из которых Шилабхадра очень стар, но еще жив и передает истину, великолепно толкуя „Йогачарабхуми-шастру“, полную живительных слов, будто плодоносная туча дождя, — а в Поднебесной из-за неверных переводов этой шастры и многих других шастр и сутр и трактатов, уже наступала засуха. Привести эту тучу к нам — разве мог я не подумать об этом? И мне наконец приснился сон, в котором сам Будда явился мне и велел это свершить. И уже я не в силах был противиться.

И в четвертую луну третьего года под девизом Чжэньгуань ваш бедный и недостойный монах, Ваше Величество, презрев запрет, выступил в путь и направил свой посох в Западный край. Я миновал жаркие пески, одолел горные кручи с ледяными языками, широкие степи, города, полные торговцев и ремесленников, воинов, музыкантов и певцов, служителей разных вер в своих храмах; достиг Железных Ворот, переплыл великие реки, прошел Большие Снежные Горы, в которых видел гигантских каменных Будд, и наконец достиг Наланды, где меня встретил Шилабхадра, ветхий и высохший, но обрадовавшийся мне, ибо и ему было предзнаменование о приходе странника издалека, который облегчит страдания его лет. Но избавление это он обретет в даянии, ведь название монастыря того требует: Наланда означает Ненасытный в даянии. И, завидев меня, старец поднял руку и приветствовал своего избавителя.

Как и я жду приветствия моего императора — не старца телом, но умудренного опытом управления великой страной. Может быть, и я, недостойный, сумею Вам послужить, воспринимая величественные даяния и держа ответ на все Ваши вопросы о Западном крае и многих царствах Индий, об их нравах и обычаях, о правителях и монахах, мудрецах и святых. Мне довелось пройти Индию от Инда до Страны Льва у океана Да Хай. И я льщу себя надеждой заслужить прощение моего государя привезенными книгами Учения, а также многими изображениями Будды и бодисатв и тем, что во все время этого пути, растянувшегося на многие годы и тысячи ли, я утверждал, как мог, славу великой Тан, переводил трактаты наших мудрецов, Лао-цзы и Чжуан-цзы. И „Вольные странствия“ из трактата последнего теперь намереваюсь истолковать в свете своего опыта и тоже поднести Вашему Величеству, равно как и все, привезенное мною.

Для уведомления о том и направляю Вам это послание с моими