Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

тучи пылинок, мириады пылинок, столько, сколько песчинок на брегах Ганги. И в этой мути и злобе свершалась кальпа за кальпой. И лишь иногда наступало просветление — когда в мир являлись будды, когда стае преграждали путь бодисатвы и архаты… Но они их сметали и устремлялись дальше, дальше, полные бессмыслия и жажды славы, крови, нечистот. И это была карма Земли. Среди бесчисленных миров — наихудшая. Махакайя сейчас и видел Землю, набухшую кровью, насилием и несправедливостью, как…

Но вдруг послышался вздох, раздались возгласы. Махакайя глянул в ту сторону, куда улетела стрела: и вот бегун уже спешил назад и в поднятой его руке трепетало белое оперение.

Махакайя сложил ладони перед грудью и посмотрел на серую, словно омертвевшую, реку, пытаясь удержать живительную пылинку в сознании. Он собрал всю свою волю и направил ее на эту былинку и не заметил, как перестал дышать сам.

Бегун мчался по выжженной солнцем земле, как вестник богов, вестник ветра. Он достиг толпы и устремился к реке. И встречный ветер сорвал с него шапку. Вестник тут же метнулся за ней, подхватил — и миг был упущен, все уже разрешилось. Серая река вдруг вспыхнула золотой рябью. Ветер снес с солнца пелену. И Махакайя ослабел, ссутулился. Лицо его свела судорога, и он обессиленно вдохнул.

А по реке шла золотая рябь, будто множество рыбок свободно плавали там и резвились. Люди в реке ослабили хватку, распрямились, когда бегун достиг воды.

Да, стайка золотых рыбок была свободна.

Но тут раздался возглас Девгона. Служители взглянули на него. Девгон пошел к ним, повелительно что-то крича. И они нагнулись и, подхватив безвольное тело, вытащили его на берег. В толпе зашумели. Люди придвинулись к реке, заслоняя берег и тех, кто там был.

— Что он сказал? — спрашивал Махакайя.

Но толмач уже тоже сошел вниз, и вокруг были только незнакомые горожане.

Махакайя пошел за всеми, но к арабу и Девгону было не протолкнуться. Что же там происходит? Махакайя взглянул на небо, — огненное око вновь задернула пелена, словно лицо Девгона и его помощников.

Вдруг все замерло, стихло — и, наверное, река.

Сколько это длилось, неизвестно.

И снова мир ожил, раздался надсадный мокрый кашель, люди задвигались, загалдели.

Сзади послышались окрики, все оглядывались на воинов, которые пробивали дорогу колеснице. Махакайя встретился взглядом с глазами Фарнарча Чийуса в голубом одеянии, в высокой зеленой шапке с драгоценной диадемой; в ушах его покачивались золотые серьги, борода лоснилась и чернела. Позади ехал аргбед. Колесница остановилась. Махакайя наконец увидел берег, лежащего А Ш-Шаррана и людей в белом.

Марзпан Фарнарч Чийус возвысил голос. И толпа стихла. К колеснице приблизился Девгон. Он что-то отвечал. Марзпан поискал кого-то глазами и окликнул. Вперед выступил датабар Гушнаспич с пятнами на лице. Марзпан вопрошал его. Тот отвечал сбивчиво и неохотно, бросая взгляды на аргбеда.

Махакайя ничего не понимал.

Люди опять зашумели, кто-то крикнул.

И тут служители склонились и подняли под руки А Ш-Шаррана. Шатаясь, он встал. С потемневших его волос и бородки стекала вода, глаза блуждали.

Марзпан поднял обе руки, и все затихло. И он заговорил торжественно и громко. В конце своей речи он поискал глазами Махакайю и, увидев его, указал на араба и что-то еще сказал. Затем его возница потянул за нарядные вожжи, и вороные кони начали пятиться, пятиться, и колесница покатилась медленно назад. Махакайя решил склониться. Что он и сделал, сложив руки перед грудью. И так стоял, пока колесница не развернулась и не уехала в город, сопровождаемая аргбедом и воинами. Махакайя сейчас готов был перечить Хуэй-юаню. Иногда монахи должны оказывать почести правителю.

Глава 57

Бацзе, салют!

Я знаю, саду цвесть. Пишу из моего воронежского деревенского пространства. Из моего цветущего и зеленого пространства — в твое, выжженное солнцем. Стараюсь по новостям из телевизора и газет что-то понять: как там у вас? Ты-то молчишь почему-то. Да если и напишешь, так ничего толком не расскажешь. Ясно, конечно, почему.

Надеюсь, Пандора в чадре и Марс в чалме к тебе благосклонны. Хотела бы увидеть этот твой город Газни. А на самом деле — нет. Или только его сады. Ты в последнем письме красочно описывал загадочный сад за стеной.

Тема эта для меня актуальна. На лето нам задали разработку концепции идеального града. О, мы вмиг стали такими Томмазо Кампанеллами. Он ведь не только фантазировал как мыслитель-писатель, но еще и чертеж Града Солнца наваял. Ну прямо скажем, примитивный план: окружность, разделенная четырьмя крестообразными проспектами, сходящимися у центрального святилища, от которого, в свою очередь, расходятся концентрические круги улочек. Жить в таком городе — скучища, хоть называй его Городом Солнца, хоть Луны или Марса…

Все началось с туманной Англии. Лондон к двадцатому веку стал промышленным монстром, вот один мечтатель и тиснул книжечку «Города-сады будущего», звать его Эбенизером Говардом, социолог-утопист, не архитектор, а вот поди ж ты. Да, сперва эта книжечка называлась очень незатейливо: «Завтра». И — ни тук-тук. Тогда он уже назвал по-другому. И пошло-поехало. Идея его проста: вблизи гигантов нужны города-сады. Типа городов-спутников, как наш вот Зеленоград. И два таких города-сада ему удалось построить вблизи Лондона. Но в первом жителей было всего 14 тыс., во втором — 7. После Второй мировой снова ухватились за идею и построили аж 14 таких городов. Думали, в них переселятся из Лондона, Глазго и др. до миллиона человек. Ан нет. Всего 200 с чем-то тыс. захотели там проживать. Увы и ах. Тогда идею подкорректировали: пригород-сад. И земля дешевле, и воздух другой, зелень, все такое. Но в большинстве своем туда тянулись не лондонцы и глазговцы, а, как в Москву — лимитчики, ну, типа того. И все равно в центре жить лучше. Об этом говорит статистика. Не нужен нам ни воздух, ни цветы с кронами, дайте угара газового, шума вавилонского, тесноты, пестроты, мельтешенья и всего такого прочего ядовитого и желанного. Вот как на рисунках еще одного фантазера, но уже архитектора итальянца Сант-Элиа, в его серии «La Città Nuova» («Новый город»): весь город — это машина. Кругом механизмы, между домами мосты, галереи, переходы, какая-то жуть, но все соразмерно друг другу и образует целостный гигантский организм или, скорее, какой-то великий мотор. Жаль, что парень погиб в окопах Первой мировой, может, в дальнейшем он и сумел бы соединить свой град-мотор с градом-садом того британца Говарда.

А вот именно это нам и предложили сделать. И мы теперь думаем, чертим, рвем и