Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

кромсаем. В печку бабы Лизы летят аэропланы моих проектов. Всё — не то. Никак не могу уяснить, что же должно быть в центре. Памятник? Кому? Может, именно ему, футуристу-архитектору Антонио Сант-Элиа в шляпе и с трубкой?.. Сразу задумываешься, как изобразить дымок… Его Città Nuova исполнен какого-то космического духа. Как будто он начитался современных фантастов, Айзека Азимова. Его «Железнодорожная станция в Милане, 1914 г.» как будто не в 1914 году находится, а в 4191-м — и на неведомой планете. Прибывают туда межгалактические поезда. Ту-ту, ваша станция Милан 235-го уровня, на выход.

Меня это вдохновляет, честно говоря. Чувствую, как становлюсь футуристкой. Удалось отыскать в Воронеже при помощи сестры его манифест — и это музыка и песня. И теперь и мне хочется «сокрушить все, что является нелепым, тяжелым и противоположным нам (традицию, стиль, эстетику, пропорции) и определить новые формы, новые линии, новую гармонию профилей и объемов. Создать архитектуру, которая соответствовала бы специфическим условиям современной жизни, нашему мировосприятию — и это стало бы ее эстетической ценностью. Эта архитектура не может быть покорной ни одному закону исторической преемственности. Она должна быть новой, как ново состояние нашей души…»[332]

И вот я хожу, цветы бабушкины поливаю, как сомнамбула, и думаю, как создать железобетонный сад? Рассматриваю картинки Сальвадора Дали и Дельво, Магритта, Кирико, Эрнста, Чюрлёниса — всё благодаря сестренке, Татьяне Ильиничне. Это настраивает на футуристический железобетонный город-сад. Ну то есть на размышления о нем. Например, у Магритта «Шторм»: стоят три объемные геометрические фигуры, прямоугольные, синеватого цвета, на зеленоватой плоскости, на черном фоне, а над ними и мимо них плывут беловатые, сизые и темные облака. У меня сразу ассоциация — наши многоэтажки, только без окон и дверей. Все освещено косым светом, фигуры отбрасывают тени. И где-то на краю плоскости, позади этих кубов, как будто крошечный сгусток краски. И я в него впериваюсь. Похоже на человечка? Или нет? Не человечек? Так что это? Стас! Мне становится не по себе от этой картины. Я думаю о тебе. Ведь это ты там, за колоннами каких-то афганских геркулесовых кубов на самом краю пустыни, только вовсе не зеленоватой, а кирпичного цвета. Почему ты не пишешь? Куда деваются письма? Или мои пропадают? Кто их читает? Сегодня ночью я проснулась на сеновале и поняла, что мои письма к тебе точно читает кто-то другой. Это не просто не очень-то приятно, а по-настоящему ужасно. Такое чувство я пережила. И посапывающие рядом племянник с племянницей показались мне персонажами какой-то картины этого Рене Магритта. Знаешь, полная безмятежность их сна, а в щели сеновала попадает свет то ли фонаря, то ли звезды. Томительно. Как-то душно. Хотя бы подул ветер. Когда это происходит, на сеновале становится чудесно. А в этих картинах Магритта нет никакого ветра, нет вообще движения. Нет воздуха. Это какая-то пустота, ей-ей. И у всех этих сюров то же самое. И главенствует какая-то арифметика и геометрия. Это мир чисел. Только числа обрели образы: «Домашний ангел» Эрнста — вздыбившиеся девятки, «Потерянный жокей» Магритта — восьмерки и 12 на лошади 14, «Меховой чайный прибор» Оппенгейма — 100, «Меланхолия и мистерия улицы» Кирико — 1000, а может, уже и 1 000 000, там фигурка бегущей девушки с развевающимися волосами, перед собой она катит колесо — ноль, у стены дома два тележных колеса, а по длинной стене другого дома тянется ряд арок, их вообще-то 15, я посчитала, и сверху 13 квадратных окон, так что нолей там больше шести, и тогда это не миллион, а — 1030, и это называется нониллион. Архитектура — тоже числа. Поэтому и тянет все-таки рассматривать эти вымученные картины.

И я лежу на сеновале без сна и думаю.

Думаю — о тебе.

Расстояние — тоже числа. Между нами, по крайней мере, поменьше нулей, чем у той девицы Кирико, ну если мыслить в километрах, а не в метрах, конечно. Сколько вообще-то? Тысяч пять километров? А моя мысль одолевает это расстояние в мгновенье ока. И она уже у тебя. В Газни ведь тоже еще ночь. Разница между нами в полтора часа. У тебя время быстрее: здесь два часа ночи, в Газни — три с половиной. Мне можно дольше поспать. А тебе скоро вставать. Хотя — тоже еще поспишь. И может, мы встретимся во сне. В картине Магритта «Империя света» — явно предрассветное небо, синее с белыми облачками, а на переднем плане три дома, двухэтажные и трехэтажный, фонарь горит на столбе, мостовая, деревья, какая-то бельгийская или французская глубинка; но странность здесь вот какая — небо предрассветное, а в одном доме и во втором окна освещены: три окна и два окна, и только третий дом погружен в полный сон, а в этих двух кто-то не спит — кто и почему? А почему я не сплю в воронежском селе? И мои глаза как окна. И я воображаю город-сад. «Империя света»? Хорошее название. Таким и надо сделать название города-сада будущего. Корбюзье тоже проектировал такой град, он у него назывался «Лазурным городом». Ну прям Лазурный берег. Ой, сбрехала, сорри, — «Лучезарным», вот как. У него там в центре стеклянные небоскребы. Это город на 3 млн жителей. А площадь 70 кв. км. В Париже — 2,5 млн на площади 105 кв. км. То есть Корбюзье все уплотнил, но при этом каждый житель его града получит щедрую порцию солнечных лучей, так у него все там продумано и выверено, — потому и Лучезарный город. Но со стеклом проблемы, они выявились, когда все кинулись городить стекляшки: зимой холодно, а летом жарко, как в парнике. Этого маэстро не предвидел.

Да, в городе должно быть светло. В центре — свет.

А в центре многих городов — пустота, кстати. Навскидку — Москва. Да и Рим с Парижем, в Ленинграде — Стрелка Васильевского острова, площадь Сан-Марко в Венеции. Вот о каком городе я мечтаю. По-моему, лучший город-сад — это город-аквариум. Вода — то же зеркало. Она удваивает свет. Бликует, движется. А если еще сделать зеркальные окна — они прочнее и теплее обычных и не создают парникового эффекта, как стекла, — то вообще будет шик и блеск, как думаешь? А, мой сонный перс? Айда в Венецию? Я вот раскудахталась про сюрреалистов и футуристов, а больше всего мне нравится, знаешь, кто и что? Камиль Коро, его «Утро в Венеции», и всё тут! Гениальная свежесть и веяние сине-золотого ветра, даже запах есть, это запах воды и коры, наверное, потому, что много коричневого светлого, ну и гладь водная