Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

Сталин мог сколь угодно долго и умело расставлять необходимые акценты, включать в эту деятельность весь наличный пропагандистский арсенал. Кроме того, Сталин мог формировать «под себя» полноценный концепт «народной власти», чего в свое время был лишен Ленин, и потому полнота его власти ограничивалась тогда лишь понятием «революционная власть». Ленин жил в «интернациональном пространстве» и имел «интернациональную» поддержку. Сталин же, выйдя на простор поддержки этничности (во всяком случае, декларируя свое намерение и получая определенные симпатии в армейской, молодежной, рабочей среде), мог рассчитывать на расположение этнического большинства в СССР. Но поскольку этнический электорат Сталина должен был быть очищен от религиозности, он (электорат) не мог уже сам в себе продуцировать «священное чувство» почитания главы государства, как это, скажем, было в период Российской империи. Любовь народа к царю тогда имела внутренний характер, она естественно исходила из сердца крестьянина. Крестьянин видел в царе помазанника Божия, лицо, Богом поставленное для хранения Церкви, веры и управления страной и народом. Сталинская советская власть, отсекая от души русского крестьянина‐колхозника веру в Бога, тем самым уничтожала естественный характер формирования «священного чувства», а значит, должна была чем‐то его заменить. И такая работа со стороны государства и лично Сталина не просто проводилась, она была поставлена во главу угла всей идеологической пропагандистской работы.

Трудно сказать, насколько велик был монолит «народной веры» в личность Сталина — образцового правителя, — но совершенно очевидно, что он существовал лишь в некоторой части народа, как нам кажется, не очень значительной. Эта конструкция «веры» была очень хрупкой и зависимой от внешних политических успехов. Она могла складываться лишь на короткое время, не была единой на всем пространстве страны, по разному проявлялась в городе и в деревне. Тон «благоговейного почитания», как нам кажется, задавал не народ, а образованная, чисто интеллигентская среда. При этом пропаганда активно внедряла эту идею в жизнь.

Все начиналось с веры в сам строй, в коммунизм и социализм. Историк В. А. Бердинских считает, что основой «советской пропагандистской машины» была «вера в социализм»[705]. По мысли такого тонкого аналитика и, вместе с тем, свидетеля сталинской эпохи, каким был епископ Варнава (Беляев), живший в Киеве на покое, именно «социализм» характеризует советскость. В социализме большевики обозначают путь, противоположный Христову пути — путь сатанинский[706]. Отсюда псевдорелигиозность коммунистов, проявлявшаяся в самых разных сферах. Владыка пишет о советском мировоззрении как прообразе мировоззрения людей, которые будут жить в преддверии Страшного Суда: «Погружение в плотскую животную жизнь, сплошное довольство, веселье, удовлетворение всех телесных потребностей. Но полная нищета духа, отсутствие веры. Теперь (1953 г.) это также есть, но еще много верующих. Зверь, что сейчас замечается лишь в отдельных лицах, тогда будет массовым явлением. Человечество окончательно изживет себя при внешнем блеске и благополучии. И это зверство проявится и скажется в деяниях антихриста. Плохое это счастье. Незавидное для разумного человека и для христианина»[707]. В этом контексте Сталин для верующих в него людей выступал не просто правовым гарантом конституции, он был гарантом социализма. Он — живой непререкаемый авторитет и очевидное свидетельство того, что социализм, как эпоха общего счастья, обязательно наступит. Это «божественная прерогатива» вождя быть гарантом некоего сверхважного будущего исторического события позволяла ему самому быть источником «советской веры», главным генератором ее духовной энергии. Вождь дает духовный (энергетический) импульс народу, после чего в последнем появляется необыкновенное желание трудиться и совершать трудовые и военные подвиги. Крестьянин уже не мог, как при царе, постоянно и свободно иметь у себя на сердце образ правителя как гаранта Божественной справедливости на земле (не по отношению к конкретному человеку, а по отношению к народу, вере, Церкви), но он виделся идеологам своего рода пассивной машиной по приему импульсов, идущих сверху. Пока импульсы шли, он должен был, по замыслу, быть счастливым, если они прекращались, он должен был ощущать себя выпавшим из счастливой семьи советского народа.

Итак, вождь становился источником традиции, ее энергией и человеком особым, изливающим на подданных этот свет. За что он и пользовался в какой‐то (думается, в целом незначительной) части граждан искренней любовью и почитанием. С его ведома создавались, укреплялись и защищались очаги советской традиции, становясь «достоянием народа», частью священного понятия «Родина». Вождь наделял строящий народ оптимизмом, зажигал искрой соревновательности, вселял уверенность, веселье и радость в сердца людей. Словом, он был настоящим «софийным существом», о котором мечтали Вл. Соловьев, А. Блок, С. Булгаков и погибший в ленинских лагерях о. Павел Флоренский. Здесь явно оживала неоплатоническая идея эманаций, и неслучайно в эту традицию сегодня с таких восторгом влились современные космисты и евразийцы.

Опросы людей советского времени позволяют получить и конкретную информацию о том, что сами люди думали о вожде. Воспользуемся богатым полевым материалом, собранным В. А. Бердинских в советское время. «Раньше Сталин для всего народа был просто Богом. Помню, пришли мы как‐то с матерью в сельсовет. В красном углу висел портрет Сталина, мать перекрестилась и меня заставила поклониться. Все жили в страхе, все боялись, но и уважали Сталина. Мы не могли себе представить как жить без Сталина» (А. И. Гребенева, 1917 г. р.)[708]. «Сталин был для нас Бог и царь. Когда он умер, мы всей деревней ревели по нему. Мы даже думали, благодаря Сталину. А и сейчас у меня нет на него зла. Нас он не обидел» (В. В. Рогожникова, 1920 г. р.)[709]. «Сталин для нас был вождь и учитель, всезнающий человек, в общем, был Богом. Так нас учили в школе, так писала пресса, так учила партия до самой его смерти, так думал народ. Считалось, что благодаря мудрости Сталина наш народ выиграл и такую войну. Как плакали люди, когда умер Сталин! Ну, думали, конец света. Прекратится советская власть, загубят нас другие! Разве кто знал все его творения? Что внушали народу, то он и думал, куда поворачивали, туда и шел» (Л. Г. Стремоусова, 1919 г. р.)[710] «Относились к Сталину прекрасно: как в кино где покажут — так весь зал вставал и аплодировал. Верили ему очень и любили. Знали, что Сталин все правильно делает, и верили, что „враги народа“ есть и их ненавидели» (В. В. Ерок, 1922 г. р.)[711]. «Сталин — самый дорогой человек. И сейчас так думаю. В 1930‐е годы мы жили лучше, чем сейчас, свободные мы были, не боялись, хулиганов не было, это уж потом, после войны, хуже, да хуже… Счас сложнее жить» (1921 г. р.). Но среди опрошенных В. А. Бердинских сельчан такая же доля и тех, кто занимал по отношению к Сталину противоположную позицию. В целом же ни