Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

государственном аппарате. Но и в это время Сталин продолжал сохранять наработанные приоритеты старой национальной политики. Так, в письме первому секретарю казахского крайкома Л. И. Мирзояну от 13 декабря 1933 г. он пишет: «С великорусским шовинизмом ведут борьбу не только местные парторганизации, но, прежде всего, ЦК ВКП (б), в целом»[647]. И в 1923 г. Сталин считал, что у советской власти в области национальных отношений два врага: «великорусский шовинизм» и «местный национализм», и в 1933 г. его отношение к проблеме не изменилось. Встает вопрос: что же понимал Сталин под «великорусским шовинизмом»? Почему, даже провозгласив курс на реабилитацию русского народа, он продолжил говорить о великорусском шовинизме? Ведь речь шла не просто о недостатках чьего‐то конкретного воспитания, а о проблеме общего характера, «великорусской», т. е., с точки зрения Сталина, имперской, а значит, все‐таки проблеме религиозной. С точки зрения Сталина, подлинный великоросс — человек и верующий, и воспринимающий себя в качестве русского, является для большевиков потенциальным и очевидным врагом — «шовинистом». Но Сталин нашел возможность и бороться с русским шовинизмом, и опираться на русский патриотизм. «Освободиться от русофобии большевики‐интернационалисты так просто не могли. Вопреки доктрине им приходилось маскировать свой генетический порок, постепенно выходить на путь уступок русским национальным чувствам, использовать русский национализм для достижения тактических целей, в частности, для того, чтобы умерять чрезмерные притязания националистов иных национальностей»[648]. Но и тогда, когда Сталин стал проводить «русофильскую» политику, он продолжал поддерживать приоритеты нациестроительства.

Выше мы уже говорили, что даже в ленинский период Сталин во многом определял основы национальной политики. Под его опекой шел процесс нациестроительства. Ленину приходилось с этим мириться. «Во взглядах на первичную форму государственного единства социалистических наций Ленин в сентябре — декабре 1922 г. перешел на позицию, близкую к той, которую Сталин занимал в июне 1920 г.»[649]. Сталин считал, что национальная автономизация и коренизация имели и такое важное значение, как ограждение нацменьшинств от воздействия «русского шовинизма». В письме к В. Я. Касаткину, датированному 17 января 1929 г., Сталин пишет: «советские республики вновь попали бы в кабалу к русским, отказавшись от государственного обособления»[650]. По этой причине в кабалу нацменьшинствам отдавали русских, в тех регионах, где они жили рядом.

Вот почему русофильство Сталина не могло не носить декларативный, идеологический характер, так как оно не было подкреплено соответствующей реабилитирующей церковной политикой, не давало подлинно равных прав русским, какие получили от советской власти нацменьшинства, и, кроме того, оно не освободило ни русское крестьянство, ни казачество, ни православное духовенство от очередного широкомасштабного «классового возмездия», которое грянуло в 1930‐е годы. Получив право «быть равными», русские должны были снисходительно отнестись к грядущему крайнему ужесточению церковной политики власти, а также освободиться от «эгоистичного» чувства самосохранения народа в период варварски проведенных коллективизации, индустриализации, а затем и жесткой, не щадящей народа организации обороны в период Великой Отечественной войны. На своем посту Сталин оказался достойным приемником Ленина, по умению манипулировать народами и приспосабливаться к обстоятельствам. В период так называемого русофильства Сталина продолжались массированные большевистские атаки на все сохранившиеся крупные социальные группы русских: крестьянство, казачество, духовенство, хотя обстоятельства, казалось бы, уже не требовали применения к ним насилия.

Казачество, как и при Ленине, при Сталине продолжало находиться у советской власти в немилости. В 1921 г. казаки писали в Москву, что постоянные грабежи и насилия над русским населением со стороны чеченцев, ингушей и даже осетин делают жизнь их невозможной. Из 11 станиц было изгнано все русское население (6660 дворов). Это письмо — слезный вопль — обсудили на коллегии Наркомнаца 12 сентября 1921 г. руководители Г. И. Бройдо, О. Карклин и Г. К. Клингер вместе с представителями ряда автономных республик и приняли решение подтвердить проводимый местными властями курс на «очищение края от русских и казаков»[651]. В середине 1920‐х годов, когда на Северном Кавказе проводились плановые землеустроительные работы, велся массовый захват русских земель, а потом произошло узаконивание этого[652].

В какой‐то мере с середины 1920‐х годов по отношению к казакам советская власть начала смягчать свою политику. На апрельском 1925 г. Пленуме ЦК ВКП(б) говорилось: «Признать недопустимым игнорирование особенностей казачьего быта и применение насильственных мер по борьбе с остатками казачьих традиций»[653]. Но и тогда казакам было отказано в создании автономии, а прежние массовые захваты казачьих земель, проходившее в 1917–1924 гг., и даже насильственное выселение казаков из пограничных с горцами станиц признавались законными. 22 октября 1932 г. на юг прибыла чрезвычайная комиссия по хлебозаготовкам, возглавляемая членом Политбюро Л. М. Кагановичем. Его сопровождали А. М. Микоян и Г. Г. Ягода. Сразу началось применение «к саботажникам» особых мер: станичников лишали права покупать продукты в магазинах, запрещался ввоз товаров в лавки, а уже в ноябре 1932 г. внутренние войска Красной Армии приступили к выселению 20 000 казаков. В январе 1933 г. было депортировано и отправлено в северные районы страны еще 63,5 тысячи казаков[654].

Особо ощутимым для русского народа оказался удар, который советская власть в сталинские годы нанесла по крестьянству. Десять лет понадобилось власти после революции 1917 г., чтобы собраться с силами и начать полномасштабную войну со всем русским крестьянством. Дворянство, казачество, купечество, мещанство, интеллигенция были сокрушены сразу в ходе Гражданской войны. Как отмечают исследователи репрессивной политики И. В. Сталина в отношении советской деревни «по материалам 1928–1929 годов видно, что на смену сводкам о „чрезвычайных хлебозаготовках“ пришли „классовая борьба“, „кулацкий террор“, „антисоветчина“, „контрреволюция“»[655]. С. Г. Кара‐Мурза считает, что в стране в эти годы проходил последний этап Гражданской войны (!), длившейся в целом три десятилетия, и этим оправдывается ее необходимость, во всяком случае, со стороны большевистской власти[656]. Действительно, репрессии против русского крестьянства скорее походили на войну против народа, нежели на «экономическую политику». Контроль за проведением коллективизации получила самая эффективная репрессивная машина — ОГПУ, потом НКВД, в то время как в прежние годы контроль за деревней осуществлялся Наркомюстом[657]. Подключилась и армия[658]. К 1924 году деревня только‐только начала отходить от последствий разрухи, вызванной Гражданской войной и страшным голодом 1922–1923 гг. Два года, с 1925 по 1927 г. деревня пребывала в относительном покое, хотя и тогда жесткая политика цен (низких на зерно и высоких на промышленные товары) вызывала недовольство у сельчан. Но уже в 1924 г. в отношении крестьян начала действовать такая репрессивная мера, как лишение избирательных прав. К 1929 г. ее применяли уже массово к значительной части сельского населения[659]. 5 января 1928 г. появляется сталинская директива, в которой вождь требовал от местных организаций добиться решительного перелома в хлебозаготовках «в недельный срок»[660]. Начались аресты