всё это — потом. А здесь и сейчас — прекрасное, трогательное пение, высокий сводчатый потолок церкви, одухотворенные лица прихожан, скромное пламя свечей, запах ладана и Ник. Я не хочу, чтобы он отпускал мою руку, не хочу, чтобы служба заканчивалась. И пусть некоторые женщины иногда посматривают на нас искоса, мне всё равно. Тепло этих рук, размеренное и спокойное дыхание рядом — стоит чего угодно, и никогда не очернится косыми взглядами.
Служба закончилась так же неожиданно, как и началась. Погрузившись в свои мысли и ощущения, я не заметила, как пролетело время. Пожалуй, для этого люди и ходят в церковь — чтобы погрузиться в себя, поговорить с Богом, не отвлекаясь на мирскую суету. А для меня эти часы оказались необходимым моментом успокоения и забытья. Прежде, чем двигаться дальше и принимать решения, мне нужно было привести мысли хотя бы в небольшой порядок.
Ник осторожно повернул голову и извинился, я села ровно, с неохотой отпустив его руку. Священник скинул куртку и подошёл к своему коллеге, если так можно сказать. Они стояли в окружении прихожан, беседовали с ними. Ник приветливо улыбался, с такой заботой и вниманием выслушивал какие-то явно добрые слова от людей, пожимал руки старушкам, что у меня защемило сердце. Как я могла подумать о нём что-то дурное? В нём столько искренности, столько любви. Это невозможно сыграть. И тут же память услужливо подкинула воспоминания о разговоре с полицейскими. Тогда Ник был совсем другим — строгим, серьезным и хладнокровным.
Я помотала головой. Надо прекратить этот бесконечный, разрывающий меня поток мыслей. Воспользовавшись моментом, я вышла на улицу. Прихожане разбредались кто куда, торопливо или неспешно выходя за кованые воротца. Темноту распугивал тусклый свет фонарей, а в их лучах, словно мухи, кружились снежинки. Зима уже близко, ещё неделя, может, две, и мир станет белым и пушистым.
— Можно вас? — за плечо меня тронула женщина лет шестидесяти, или больше.
— Да, — я удивилась и внимательно посмотрела в мутно-голубые глаза прихожанки.
— Не искушайте себя, — прошептала женщина, крепко держа меня за плечо.
— Не понимаю, — меня резко начала бить дрожь.
— Я видела вас со святым отцом. Он очень хороший, один из самых лучших священнослужителей в нашем приходе. Предан своему делу. А вы искушаете и себя, и его. Не надо.
— Послушайте, какое ваше дело? — я разозлилась. Почему она лезет в мою жизнь, какое вообще имеет право что-то мне говорить про наши с Ником отношения?
— Не злитесь, прошу вас. Я желаю вам только добра. Вы можете сколько угодно верить, что справитесь со своими чувствами, но это не так, — женщина сочувственно взглянула на меня, и в этот момент мне стало совсем плохо. Голова загудела, во рту пересохло, и я поняла, что готова разрыдаться. Слезы уже подобрались к моим глазам. — Он отдал себя Богу. Уважайте его выбор.
— Да что вы… Что вы можете понимать? — я судорожно глотнула, чтобы хоть как-то заставить слезы вернуться обратно.
— По твоему лицу, деточка, всё видно. Ты думаешь, наш святой отец глуп? Он слишком добр, чтобы сказать тебе о том, что твоя надежда бессмысленна.
— Надежда никогда не бывает бессмысленной. И… — я задохнулась от переполнивших меня чувств, боль сковала грудь. Выдернув своё плечо из цепких рук женщины, я отвернулась, пытаясь подавить рыдания, готовые вырваться наружу. Мне было страшно обидно, хотелось сжаться в комок и пропасть, раствориться в этом странном мире.
— Прости, если обидела. Но я желаю тебе только добра, — печально изрекла женщина и, прихрамывая, удалилась.
С тех пор, как я познакомилась с Ником, желание бежать куда-нибудь сломя голову меня не посещало, даже проблемы на работе удалось пережить с наименьшими потерями. Но сейчас, после таких жестоких слов этой женщины, я готова была бросить всё и со скоростью света нестись по улицам родного города, оставляя позади и Ника, и свои чувства. Руки и ноги отозвались ноющей болью, словно я уже пробежала марафон. Не понимаю, что со мной.
Хотела обернуться на церковь, увидеть Ника на крыльце, но не смогла. Заставила себя выйти за ворота, свернула в сторону метро, и поплелась медленно, по-старушечьи, ловя снежинки на непокрытую голову и иногда украдкой стирая одинокие слезы. Почему у меня всё так сложно в жизни? Почему не могло быть так, как у Вовки и Лины?.. Угораздило же влюбиться в священника со смутным прошлым, стать свидетельницей неизвестно чего, надеюсь, что не убийства. И да, стать безработной.
— И сколько раз мне придется ещё тебя ловить? — голос Ника вырвал меня из болота мрачных мыслей.
В ответ я только пожала плечами, если скажу хоть слово, то вряд ли смогу остановить бессмысленный поток слез или фраз. Священник накинул на мою голову капюшон, чиркнул зажигалкой, и я почувствовала запах его любимых сигарет. Знали бы его прихожане…
— Хочешь, зайдем куда-нибудь выпить кофе?
— Нет, — буркнула я в ответ, вышло грубо и строго.
— Послушай, — Ник остановился и положил руку на моё плечо. — Я тебе уже тысячу раз, наверное, сказал, что готов выслушать и помочь. Не делай из меня врага, пожалуйста, Гата.
— Тогда и ты не ври мне. Хотя бы потому, что я тебе верю.
Глава 9. Бесконечный сон
Я лежу в постели и слушаю, как за стенкой читает молитву Ник, где-то далеко, в ещё одной комнате, Иван смотрит фильм. Сегодня в нашей квартире непривычно шумно. Мне нужно постараться уснуть, я так устала за последние несколько дней. После службы в церкви и молчаливого пути домой, я совсем пала духом. Если бы не эта женщина со своими нравоучениями, мне было бы в сотню раз спокойнее наедине со своими мыслями. Да, я грешница. Да, я сама себя искушаю. Но Ник не может поддаться, в этом я уверена. На самом деле, единственно верный выход из этой ситуации — моё трусливое бегство. Как бы я не злилась на эту женщину, но она права, я не смогу справиться.
Слышу, как шумит вода в ванной. Иван готовится ко сну. Ник тоже затих. Я оставила включенным ночник, после недавних событий, мне страшно находиться в темноте, а ещё страшнее — заходить ночью на кухню, поэтому я передвигаюсь по квартире с включенным фонариком на телефоне. Сегодня попробую уснуть без снотворного.
Мысли шумят, будоражат и так неспокойную душу. Пытаюсь заставить их умолкнуть, закрываю уши одеялом, укрываюсь с головой, но тут же от необъяснимого страха скидываю его с себя. Отвернуться к стене не могу, лежать на спине тоже.