ударяясь о край стола. Ник с легким недовольством поднимает его и подходит ко мне слишком близко, гипнотизируя взглядом. «Обними меня, скажи, что я сплю» — молюсь внутри себя так рьяно, как никогда прежде. Только это не та молитва, к которой я привыкла. Священник осторожно обнимает меня за талию и запрокидывает голову, я чувствую, как ледяное острое лезвие проходит по моей шее, заливая грудь чем-то горячим, похожим на мой страх и ужас.
За что? Я не сделала ничего ужасного, просто сбежала, по глупости. Я бежала от самой себя!
— Прости, Ник… — пытаюсь прошептать, но и половина слов не выходит. Захлебываюсь кровью, не могу сделать вдох и выдох. Чувствую, как моё тело осторожно опускается на пол.
Странно, но пол не такой жесткий, каким я его себе представляла. Он мягкий и пахнет сырой листвой. Мне снова холодно, я вся мокрая и не могу толком дышать. На моем лице лежит что-то, не могу разобрать что. Оно попадает в глаза, уши, нос и даже рот, если его открыть. Сырое, с каким-то жесткими вкраплениями. Господи! Это же земля! Я узнаю её гнилостный запах, её сырость и вязкость, тут больше глины, чем плодородной почвы. Пытаюсь дотянуться рукой до шеи, проверить, цела ли она, но не могу. Руки засыпаны, а левая вообще не работает, даже пальцы почти не шевелятся. Меня закапывают. Паника.
Если до этого момента я хоть как-то могла дышать, то теперь не в состоянии этого делать. Я забыла, как это — делать вдохи и выдохи. Тело начинает биться в судорогах, сердце колотится так, что мне тошно, оно сейчас разгонит кровь до предела, вскипятит её, и она просто испарится, ещё до того, как я смогу что-либо понять.
Я бы хотела истошно закричать, начать брыкаться, хоть что-нибудь сделать для своего спасения, но не могу. Это ещё хуже, чем всё, что я испытывала до этого. И если нож, комната, Ник с Иваном явно были горячечным сном, то земля надо мной — самая реальная реальность из всех существующих.
Чувствую, как силы медленно уходят в землю, она поглотит меня всю, без остатка, только не сразу. Долго, очень долго я буду лежать здесь и растворяться, исчезать постепенно, тоскливо, и никогда уже не смогу ничего объяснить Нику, не смогу убедиться в том, что с ним всё в порядке, не буду выбирать с ним печенье и тайком есть его любимое мороженое. Что за глупости, Гата…Последние минуты жизни ты хочешь провести вот так? В этих ерундовых воспоминаниях?
А что, если в этих воспоминаниях вся моя жизнь?
Помню, как стояла у подъезда и провожала взглядом Ника в нашу первую встречу, тогда он мне показался таким загадочным и немного странным. Никто так не готовит кофе, как священник, у него он получается терпким и насыщенным, когда надо — бодрит, когда надо — нет. Ник лучше всех знает, когда взять за руку, когда утешить и когда улыбнуться. Его улыбка стоит миллионов других улыбок, особенно, когда он улыбается только мне или своим прихожанам. В нём столько любви, столько стремления к свету. Про всё остальное я не хочу даже знать. И почему я не могу сделать ещё один вдох, он так нужен мне… Один. С ароматом ладана и сигарет священника. В последний раз.
Это так странно, чувствовать, как из тебя уходит что-то важное, утекает сквозь глаза в виде пустых слез, выходит через нос с последним выдохом. И как радостно чувствовать этот родной запах. Спасибо.
Моего лица касается что-то теплое и мягкое, такое ласковое и нежное, как крылья ангела. Не знаю, почему именно так. Рядом кто-то очень сильный, я ещё могу это чувствовать, он несет меня далеко отсюда. Сквозь закрытые глаза ощущаю свет, дышать становится легче, а слезы продолжают литься из глаз, падая в пустоту.
Я жива. Совершенно точно. Хотя бы потому, что чувствую каждый сантиметр своего измученного тела. Всё ужасно болит, а ещё хочется пить. Надо бы открыть глаза и понять, где я нахожусь, но судя по запахам — в больнице. Значит, меня нашли. Кто? Пока я соображала, что делать, недалеко от меня послышался шепот, скорее всего двух или трех человек. Мне не удалось разобрать их слов, но когда я пошевелила рукой, чтобы проверить, работает ли она, разговор закончился, и раздались торопливые шаги.
Открываю глаза, щурясь от непривычно яркого света — в углу около двери стоит невысокая девушка, смутно припоминаю её. Кажется, именно она была на фотографиях с Ником, рядом с ней — странно, но стоит майор. Оба смотрят на меня с волнением. Дверь резко распахивается, впуская в абсолютно белую палату с десяток больничных ароматов, а вместе с ними — самые важные.
Священник, как и всегда, одет во всё черное. Он стоит и смотрит мне в глаза. Без укора, без жалости и злобы, с невероятной заботой и тревогой, в них есть ещё что-то, но я не могу разобрать что, — перед глазами встает туман. Ник медленно подходит ко мне и осторожно, словно я могу рассыпаться от любого прикосновения, сначала берет меня за пальцы, не спеша, нежно подбираясь к ладони. Тепло его рук ни с чем не может сравниться, если только с крыльями того Ангела, что спас меня. Если это был Ангел. Я слабо сжимаю ладонь Ника, чтобы удостовериться в правдивости всего происходящего. Он легко проводит рукой по моим волосам. Мы молчим, потому что нам не нужны слова, чтобы понимать друг друга, чтобы чувствовать.
Я так люблю его, моего священника. Поэтому всегда буду рядом.