непонятной внешней силой, когда мы шли театральными закоулками за сценой в гримерную актрисы.
Когда мы вошли, она уже сняла парик с длинными черными волосами. Светлана оказалась коротко стриженной шатенкой, не такой эффектной, как на сцене, но очень милой молодой женщиной со слегка вздернутым носиком на вполне славянском лице. Виктор отрекомендовал меня всякими высокими словами. Я поздравил Светлану с успехом, рассказал, как люблю эту оперу, что слушал ее еще в Советском Союзе с Марией Биешу в главной роли, но что сегодняшнее исполнение превзошло всё, что мне известно, — это была правда. Светлана отвечала со сдержанной благодарностью. Я был очень возбужден и многословен, сказал, что Пуччини, на мой взгляд, последний оперный классик, что на нем классическая опера закончилась и никогда уже не возродится, напористо пытался обосновать эту точку зрения примерами неудачных современных опер. Она с улыбкой, обращенной к дилетанту, возражала: «Не думаю, что настало время хоронить оперу… Я вскоре буду петь в „Войне и мире“ Прокофьева, а ведь эта опера написана лет на двадцать позже последней работы Пуччини». Я упорствовал, чтобы только не заканчивать этот разговор: «Премьера оперы „Турандот“ была в 1926 году — уже после смерти автора. Думаю, что это и есть дата конца оперной классики». Светлана встала, давая понять, что встреча окончена, подала мне руку и сказала: «Через два года после предлагаемой вами даты „конца“ Шостакович написал оперу „Нос“, и вскоре „Метрополитен“ будет ставить ее… Была рада познакомиться, Виктор говорил мне о вас много хорошего. Спасибо за добрые слова…»
Словно юноша, ищущий поощрения у любимой девушки, я мучительно выдумывал, что бы такое сказать для продолжения разговора. Что-то тревожно удерживало меня здесь около этой женщины, в голове стучало…
— Вспоминаю, что ваша фамилия Однолько имеет украинские корни. Так называли на Украине одинокого человека. Ваша сегодняшняя героиня обречена на одиночество, потому что она нравственно намного выше всех окружающих… А как у вас в жизни?
— О, это интересный вопрос… — с усмешкой сказала она и, обведя глазами комнату, добавила: — Как видите, здесь этого нет, но одиночество бывает не только от превосходства в чем-то… Когда я попала в Ленинградскую консерваторию прямо из Хабаровского училища, мне было очень одиноко, потому что у меня не было в Ленинграде ни одного близкого человека.
— А ваши родители?
— Мамы тогда уже не было в живых, она умерла очень молодой, онкология… А у отца была другая семья.
— Вы отважная женщина. Приехать одной в Ленинград — это вызов судьбе…
— А без вызова судьбе ничего не воздастся, потому что она, судьба, должна поначалу убедиться, что ты жаждешь воздаяния. Ну, а потом строго по Библии: «Воздаяние человеку — по делам рук его». У меня, конечно, была еще кровная тяга к Ленинграду — я ведь родилась там.
— Вы родились в Ленинграде? Здесь написано, что вы из сибирской глубинки.
— Родители уехали из Ленинграда, когда я была совсем крошечной. Отец окончил Военно-морскую академию, его распределили в Комсомольск-на-Амуре, и мы с мамой, конечно…
Последнюю фразу Светланы я не сумел дослушать — тяжело потянуло в затылке, в ушах зашумело, а перед глазами запрыгали цветные полосы… Я потерял сознание только на минутку, Виктор успел подхватить меня и усадить в кресло. Очнувшись, я услышал, что Светлана вызывает скорую помощь. В затылке еще болело, но шум в ушах и цветные полосы исчезли, и я жалко прошамкал, что «скорую не надо». Испуганные Виктор и Светлана поили меня водой, потом долго шептались, после чего Витя объявил мне: «Вопрос о скорой помощи не обсуждается — нужно немедленно ехать в больницу для обследования». Она добавила: «Не беспокойтесь, Игорь Алексеевич, я позабочусь, чтобы вас посмотрели лучшие врачи в Mount Sinai Hospital». Но я в тот момент беспокоился не о госпитале, а о… Комсомольске-на-Амуре, черт бы его побрал. Меня потрясло то чудовищное открытие, которое случилось здесь, когда было произнесено название этого города… «Невозможно уйти отсюда, не поставив точку… Даже если меня унесут на носилках», — решил я. Когда работники скорой помощи уже поднимались по лестнице, я положил руку на затылок, вздохнул, как мог глубоко, и каким-то чужим сдавленным голосом проговорил: «Скажите, Светлана… пожалуйста, скажите — вашу маму звали Галиной Андреевной?» Она с удивлением всем телом подалась ко мне: «Откуда вы знаете имя моей мамы?» Снова запрыгали цветные полосы, сдавило грудь… в комнату вошли полицейский, врач скорой помощи и двое санитаров с носилками. Врач послушал меня, измерил давление и сказал: «У вас гипертонический криз… Требуется немедленная госпитализация». Уже лежа на носилках, я знаком подозвал Светлану и тихо сказал ей: «Позвоните мне. Когда это всё пройдет, нам нужно встретиться, я расскажу вам много интересного о вашей маме…»
В машине скорой помощи мне сделали внутривенное вливание, поставили капельницу, и к моменту приезда в госпиталь полегчало. Невероятное всё-таки случилось… Много лет тому назад я обещал своей первой жене Гале, что никогда не потревожу нашу дочь напоминанием о своем отцовстве, поклялся забыть свою дочь навсегда. Почти тридцать лет я скрупулезно выполнял свое обещание, страшился нарушить его даже случайно, но сегодня само Провидение разрушило мое неведение… Гали уже нет, и в мире остался только один-единственный человек, от которого Светлана может узнать правду. Я еще не решил, что мне делать с моим открытием, у меня случилась больничная отсрочка для принятия решения, но она была очень краткосрочной. Витя не мог понять, почему я так сорвался, и винил себя за всю эту затею с русской солисткой. Аделина провела двое суток со мной в палате госпиталя. Она сказала: «Нужно заглядывать в свой паспорт, прежде чем пускаться в авантюры с юными примадоннами».
За два дня пребывания в госпитале мне поправили давление и сделали все мыслимые и немыслимые исследования. Кардиолог сказал, что один из моих сердечных клапанов работает из рук вон плохо. Он объяснил, что это не лечится, что операция неизбежна и чем раньше я ее сделаю, тем лучше: «Вы молоды и перенесете операцию легко, не затягивайте решение». Я поблагодарил доктора за комплимент и обещал через месяц вернуться к этому вопросу. У меня была запланирована двухнедельная поездка на международную конференцию по теоретической радиотехнике в Пуэрто-Рико — не хотелось ее пропускать. Аделина советовалась по этому поводу с кардиологом, он не возражал против нашей поездки, но предупредил: «У вашего мужа серьезное поражение митрального клапана, его необходимо заменить. Ситуация не критическая, но не доводите дело до тяжелого приступа, покажитесь кардиологу-хирургу не позднее чем через месяц».