них. Арон сказал, что Наташа и Даник будут рады…
Так мы с Витей оказались в квартире Арона и Наташи со странной и нам самим малопонятной охранительной миссией. Мы не оставляли их ни на минуту, мы ходили с Наташей и Даником в магазины, в библиотеку, съездили на прогулку в Летний сад. Арон заканчивал большую статью и не выходил из дома, а я звонил ему изо всех попадавшихся по дороге автоматов, прикрываясь надуманными мыслями о нашей работе, которые якобы внезапно пришли в голову. Наташа удивлялась этому — она, кажется, начала подозревать что-то неладное в моем поведении. Ночью я спал отрывочным, беспокойным сном, просыпаясь от всякого постороннего звука.
Я рассказал о предложении Артура перейти с лабораторий под его крышу. Реакция Арона была вполне предсказуемой. Первое — он не собирается никуда переходить и ставить тем самым кого-то, тем более Артура, в неловкое положение, потому что у него, как известно, совсем другие планы; второе — это отнюдь не значит, что мне следует отказаться от предложения Артура.
— В чем Артур абсолютно прав — вузовскую науку ждут тяжелые времена, и мало кто здесь выстоит. Поэтому подумай о предложении Артура серьезно.
— Ты веришь в возможность возрождения нашего проекта под крышей Артура?
— Честно говоря, не верю… но совсем не потому, что крыша плоха. Я в целом не верю в развитие таких гигантских предприятий в складывающихся условиях. Они культивировались властями совершенно искусственно в плановой экономике, на сто процентов ориентированной на внутреннее военное производство. В рыночной экономике они либо обанкротятся, либо изменят радикально свою продукцию.
— Об этом Артур и говорит — перейти к разработкам «в сугубо невоенной оболочке».
— Не думаю, что Артур сможет предложить что-то конкурентоспособное на свободном рынке в «невоенной оболочке».
— Зачем же ты, Арон, агитируешь меня ввязаться в эту неконкурентоспособную авантюру?
— Никто тебя не агитирует, я предлагаю подумать. Альтернативой является разработка здесь у нас, в нашей маленькой вузовской лаборатории, реального продукта, на который найдутся покупатели.
— Ты полагаешь, что мы справимся с тем, с чем не справится Артур с его огромным ресурсом?
— Ты, конечно, слышал о стартап-компаниях, это обычно несколько человек в одной комнатенке или даже в гараже. Так начинался огромный «Хьюлетт-Паккард», так начинал Уолт Дисней. В таких гаражах и рождались великие новые технологии…
— Не представляю ничего подобного в наших условиях, при социализме…
— А ты представь…
Мы потом обсуждали разные пути развития нашей лаборатории в условиях рыночной экономики. Творческий вулкан Арона, казалось, был неиссякаем. Он предложил несколько вариантов — все на основе имеющегося у нас научного задела. Договорились обсудить это подробно с коллегами в лаборатории. А я еще самонадеянно подумал: если бы не наши идиоты, мы с Ароном действительно могли бы сделать российский «Хьюлетт-Паккард», в смысле «Кацеленбойген-Уваров»…
Утром в понедельник все собрались за завтраком. По телевизору передавали в записи вчерашнее интервью с Борисом Ельциным. Корреспондент спросил: «Из Ленинграда сообщают, что там якобы готовится еврейский погром. Что намерено предпринять в этой связи руководство Российской Федерации?» Ельцин поморщился и проговорил: «Ну уж прямо — погром… Не надо преувеличивать…» Наташа посмотрела на меня, всплеснула картинно руками и воскликнула: «Боже… Ты, Игорь, даже ни разу не поинтересовался, как покрасили твой потолок. А ведь теперь абсолютно ясно, что хорошо покрасили, просто замечательно покрасили…» Арон сказал: «При чем здесь потолок? Ничего не понимаю…» Она рассмеялась: «Да нет, конечно, ни при чем… Просто вдруг вспомнила о потолке… Вот Ельцин вспомнил о погроме…» Арон пробурчал: «Чушь какая-то…»
Потом, когда Арон вышел, Наташа, обращаясь к нам с Витей, сказала с улыбкой, которая много лет сводила меня с ума: «Спасибо вам, молодые люди, за поддержку. Это было очень трогательно, хотя и достаточно глупо…» Она расцеловала нас и, прижавшись ко мне щекой, произнесла: «Только не говори ничего Арону». Я давно не был так счастлив, Витя тоже…
Глава 16. Санкт-Петербург
Кругом подножия кумира
Безумец бедный обошел
И взоры дикие навел
На лик державца полумира.
Стеснилась грудь его. Чело
К решетке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой черной,
«Добро, строитель чудотворный! —
Шепнул он, злобно задрожав, —
Ужо тебе!..» И вдруг стремглав
Бежать пустился. Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось…
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье —
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несется Всадник Медный
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
Александр Пушкин, «Медный всадник»
Петербург, Петербург!
Осаждаясь туманом, и меня ты преследовал праздною мозговою игрой: ты — мучитель жестокосердый: но ты — непокойный призрак… бегал и я на твоих ужасных проспектах, чтобы с разбега вбежать на этот блистающий мост… За Невой теперь вставали громадные здания островов и бросали в туман заогневевшие очи… Набережная была пуста… Справа поднимали свои этажи Сенат и Синод. Высилась и скала: Николай Аполлонович с каким-то особенным любопытством глаза выпучил на громадное очертание Всадника… Зыбкая полутень покрывала всадниково лицо; и металл лица двусмысленно улыбался.
Вдруг тучи разорвались, и зеленым дымком распаявшейся меди закурились под месяцем облака… На мгновение всё вспыхнуло: воды, крыши, граниты; вспыхнуло — Всадниково лицо, меднолавровый венец; много тысяч тонн металла свисало с матово зеленеющих плеч медноглавой громады; фосфорически заблистали и литое лицо, и венец, зеленый от времени, и простертая повелительно в сторону Николая Аполлоновича многопудовая рука; в медных впадинах глаз зеленели медные мысли; и казалось: рука шевельнется, металлические копыта с громким грохотом упадут на скалу и раздастся на весь Петербург раздробляющий голос: «Да, да, да… Я гублю без возврата»… Тучи врезались в месяц; полетели под небом обрывки ведьмовских кос. Николай Аполлонович с хохотом побежал от Медного Всадника: «Да, да, да… Знаю, знаю… Погиб без возврата…»
По пустой улице пролетел сноп огня: то придворная черная карета пронесла ярко-красные фонари, будто кровью налитые взоры; призрачный