Я ринулся было туда, но Валера остановил меня: «Туда сейчас нельзя… Там работает профессор Смит». Действительно, на соседних дверях было крупно обозначено имя профессора, а под ним — маленькая бронзовая табличка «Здесь работал Альберт Эйнштейн». При таком соседстве Валерий прекрасно вписался в знаменитую принстонскую научную школу, издал монографию в области математической физики, решил какую-то вековую математическую проблему и получил Филдсовскую премию в размере чуть ли не миллиона долларов. Как-то я пошутил: «Природа милостива к тебе, Валера… Если бы тогда ВАК утвердил твою диссертацию, ты работал бы сейчас доктором технических наук в секретном НПО общего приборостроения без права выезда за границу. Воистину антисемитизм иногда оборачивается к вам, евреям, своей конструктивной стороной». Валера, помнится, ответил серьезно и пространно: «Знаешь, Игорь, та история сидела во мне много лет болезненной занозой. Когда я приехал сюда, то вскоре обратился за советом к одному известному математику с мировым именем и спросил его, могу ли я защитить здесь, в Принстоне, докторскую диссертацию. Знаешь, что он ответил? „Конечно, можете, но Вам это абсолютно не нужно, у Вас есть всем известные публикации, Вам не следует тратить время попусту, пусть Ваши аспиранты защищают диссертации“. Я только тогда расслабился и понял, какая это была у нас бессмысленная суета сует…» От местной суеты Валерия ограждает его жена Бэлла, она взяла на себя всю организацию их жизни — от содержания большого дома до встреч с друзьями и посещения филармонии. Эта энергичная женщина удивительно дополняет погруженного в математические абстракции непрактичного мужа. Для полной семейной гармонии им не хватает детей, и я не знаю, в чем причина этого; если они сами не говорят — значит, не следует расспрашивать…
Артуру Олеговичу не удалось сохранить единым наше огромное предприятие. При резко сократившихся военных заказах оно естественным образом начало уменьшаться и распадаться. Поняв неизбежность этого процесса, Артур позволил руководителям подразделений искать свои пути к спасению, вплоть до отделения от предприятия на основе некоего коммерческого проекта или изделия. Сам он выделил свой бывший отдел и создал на его основе новую небольшую фирму системно-компьютерной направленности. Всё шло поначалу хорошо, появились заказы на программное обеспечение, но потом, в процессе приватизации, возникли какие-то юридические проблемы… Не знаю подробностей, потому что был уже в Америке, но по слухам Артур наступил на больную мозоль или перебежал дорогу какому-то начальству, начались финансовые проверки, прокурорские запросы и т. д. и т. п. Короче, Артура арестовали и посадили в КПЗ в Большом доме на Литейном — видимо, собирались раскрутить вокруг него какое-то большое дело о коррупции и хищениях в новых негосударственных структурах. Я искренне сочувствовал своему далекому другу, не верил в его виновность. Вероятно, в камере предварительного заключения он, профессор, доктор наук и Генеральный директор крупнейшего предприятия, вполне осознал, пользуясь его выражением, «какие интересные времена наступили», — там у него случился первый сердечный приступ. Артура поместили в тюремный лазарет, но в дело вмешался сам мэр Санкт-Петербурга, и его освободили. После выздоровления Артур сумел восстановить свою фирму и переориентировал ее на обслуживание систем мобильной связи, которые начали быстро распространяться по стране на основе зарубежной аппаратуры. Он сделал фирму конкурентоспособной и прибыльной, дела шли отлично, но какой-то рок тяготел над ним с самого начала тех «интересных времен». Случился второй сердечный приступ, Артура отвезли на скорой в кардиоцентр, где врачи решили установить ему электрокардиостимулятор. Операция была назначена на следующее утро. Ночью Артур скончался от остановки сердца, он был еще сравнительно молодым человеком…
Судьбы моих друзей из окружения Иосифа Михайловича сложились по-разному, но тоже не очень-то счастливо. Наши поэты — Сережа и Володя — шли своими творческими путями, первый с большим успехом, второй совсем безуспешно.
Сергей был признан за рубежом выдающимся поэтом, широко публиковался в том числе в переводах на английский и другие языки, выступал в больших залах перед русскоязычной публикой, получил международные литературные премии, но… на своей родине оставался известен лишь узкому кругу друзей и почитателей благодаря самиздату и передачам зарубежных радиостанций. Его «стихам, как драгоценным винам», черед всё не наступал и не наступал. Это очень тяготило Сергея, непризнание на родине буквально отравляло его существование, он много пил отнюдь не те «драгоценные вина», а банальную русскую смирновскую водку, изготовленную в Америке наследниками российских производителей этого зелья. Сергей умер совсем молодым от сердечной недостаточности, так и не дождавшись признания на родине. Оно пришло уже после смерти поэта, причем с мощью, превзошедшей все драгоценно-винные ожидания. Стихи Сергея вошли в хрестоматию, а на доме на Петроградской, где у Аделины собирался наш диссидентский кружок, появилась мемориальная доска «Здесь бывал…»
У другого нашего поэта всё сложилось иначе — Володя жив и относительно здоров в свои уже немолодые годы, но малоизвестен в поэтическом мире. Он публиковался, выступал со своими стихами и песнями по питерскому радио, но… без особого успеха. Говорят, что для публичного признания мало одного таланта, нужно еще оказаться в подходящее время в нужном месте — у Володи этого не получилось. У него случилось обратное — однажды он оказался в неурочное время в неподходящем месте. В тот поздний вечер он шел через пустырь к своему дому в новом районе на окраине города. Там на него напали бандиты, ограбили, избили… Самое страшное — они били его ногами по голове… Природе нелегко дается рождение таланта, но эта удивительная и редкая милость природы может быть легко уничтожена одним-единственным ударом грязного сапога выродка. Володя лежал в больнице с тяжелой черепно-мозговой травмой, потом вынужден был уволиться с работы — у него случались ужасные головные боли и припадки с потерей памяти. Ему приходилось содержать себя и несовершеннолетнего сына — на пенсию по инвалидности он едва сводил концы с концами. Если бы не помощь Иосифа Михайловича, то все его страдания могли трагически закончиться очень скоро. Этот воистину святой человек нанял для Володи за свой счет домработницу, потихоньку давал ей деньги на покупку продуктов, а главное — сам возил Володю по врачам и оплачивал все расходы по его лечению. Он буквально вытащил нашего друга из почти безнадежного состояния, заставил его самого бороться за свое выздоровление. Я иногда разговариваю с Иосифом Михайловичем по телефону; он оценивает теперешнее состояние Володи как удовлетворительное, передает ему мои приветы, но… «Поймите, Игорь Алексеевич, того блистательного Володи, которого вы знали, уже нет», — так ответил Иосиф Михайлович на просьбу соединить меня с этим человеком, который когда-то поразил меня своим ярким талантом на далекой