не я, а она так сказала, и с партизанами связи у неё нет. Да ты, Витя, не волнуйся, – пристально посмотрев ему в лицо, успокоила Люба. – Они, видимо, живы. Потому что Аграфену эту вроде как в заложницы взяли, и она уже с неделю сидит. Да ещё и с девочками.
– Что? И дочерей Аграфениных тоже? Они там все, кроме Бориса?
– Так она сказала, эта девушка. А я ей на это велела самой быть осторожнее. Ведь и ей бы тоже уйти не мешало, как эти двое.
«Да, Боря точно не знает, что с его матерью и сёстрами, – молнией сверкнула мысль в уме у Виктора. – Он бы не позволил, чтобы они сидели в полиции вместо него».
Виктор не знал, радоваться ему или печалиться. Но вести, принесённые Любой, ещё сильнее уверили его в необходимости идти в Ворошиловград самому. А вдруг Борис и Николай вышли на остатки отряда Яковенко? И потом, ведь и девчата там тоже, вероятно, остались без приёмника! Есть ли у них еще связь с Лилей? Смогут ли они справиться сами? Он должен попытаться помочь им ещё раз.
Уже дома, лёжа в кровати, он судорожно перебирал в памяти имена и адреса. Как это часто с ним бывало, раз сказав себе слово «должен», Виктор чувствовал тяжесть на душе при мысли о том, что выход пока не найден. Что он может сделать для своих ворошиловградских товарищей? Теперь, когда он уже почти два месяца не жил в городе!
С тех пор в застенки гестапо угодила Надя Фесенко, а о судьбе Гали Сериковой он толком ничего не знал. Кто руководит теперь ворошиловградским молодёжным подпольем? Жив ли ещё кто-нибудь из членов подпольного горкома комсомола кроме него? Страшно было даже допустить мысль, что из комсомольской ячейки отряда Яковенко остался только он, Виктор. Но если это так, то ворошиловградское молодёжное подполье тоже на нём. Притом что в Ворошиловграде он, скорее всего, в розыске.
У него вдруг мелькнула шальная мысль: а что, если брат Миша жив и вернулся в город? Что, если сходить на его явки? Попытаться выйти на него! Может быть, кто-то из отряда Яковенко – в городе? Сейчас Виктору так пригодилась бы помощь старших товарищей! Это хорошо, что товарищ Лютиков передал через Женю Мошкова вызов на встречу. Но о своих делах в Ворошиловграде Виктор не имеет права советоваться даже с ним. Краснодонцы не должны ничего об этом знать.
Стук в окно, как это часто случалось, прервал его размышления. Виктор выглянул и, увидев Толю Ковалёва, бросился открывать дверь. И вот уже Анатолий перешагнул порог и ввалился в хату словно медведь.
– Витя! – выпалил он. – Фрицы совсем озверели со своей биржей! Уже всех подряд туда затащить готовы! А ты, я слышал, опять оркестр собираешь? Жалко, что я ни на чём не играю!
– А тебе, Толя, надо в клуб устроиться руководителем циркового кружка. Ты ведь сможешь? – вопросительно посмотрел на него Виктор.
– Думаю, что смогу, если нужно, – подумав, ответил Ковалёв.
– Значит, будешь работать, готовься. И ребята твои – с тобой. Так им и скажи: пусть выбросят эти дурацкие повестки и думать про них забудут!
Толя Ковалёв ушёл от Виктора успокоенный и обнадёженный, с чувством горячей благодарности к другу.
И на следующий день вечером на квартире у товарища Лютикова речь пошла всё о том же: как использовать клуб с максимальной пользой для молодёжи.
– Смотри, Витя, кадровый вопрос решать нужно оперативно, пока немцы не опомнились, – напутствовал Филипп Петрович. – Не забудьте никого из своих ребят, да глядите в оба, чтобы и к вам кого не заслали. Они ведь тоже могут заподозрить неладное. Надо иметь в виду, что мысль о существовании в городе подпольной организации витает в воздухе.
– Так это же партизаны, Филипп Петрович, – попытался отшутиться Виктор. – А то и вовсе хулиганы!
– Вот-вот! – сощурив глаза, строго посмотрел на него Лютиков. – Я о том и говорю, что всегда лучше предполагать во враге ум. Ты, Витя, поставь себя на место тех, кто отвечает перед немцами за соблюдение нового порядка.
– Вы хотите нас предостеречь от возможных шпионов и провокаторов, которых могут заслать к нам в клуб, и предлагаете, что называется, сыграть на опережение, заняв все места нашими ребятами? – уточнил Виктор.
– Ты всегда был толковым парнем, – улыбнулся Филипп Петрович. – И оркестр свой воссоздать ты сумеешь быстро. А это дело тоже нужное. Пустить фрицам пыль в глаза. Особенно коменданту. Он твоим оркестром уже интересуется. Как узнал про ваши репетиции, так и рвётся проверить, что вы на них делаете. А он знает, что по воскресеньям клуб работает. Значит, завтра нагрянет, даже не сомневайся. Ждите ближе к вечеру. Надеюсь, ты успеешь подготовить с ребятами что-нибудь подходящее.
Филипп Петрович пристально вглядывался в лицо Виктора, казалось, догадываясь, какой удар нанёс ему этой новостью. Кто бы мог подумать, что коменданта черти принесут, как выразился бы Женя Мошков, уже в воскресенье! Теперь о Ворошиловграде можно было забыть ещё на неделю как минимум. Это осознание причиняло Виктору почти физическую боль. У него было такое чувство, что часть его уже там и теперь он как будто разорван надвое.
– Конечно, Филипп Петрович, – произнёс он твёрдо. – Успеем! Не сомневайтесь!
В воскресенье комендант действительно пожаловал в клуб, но удовлетворился звуками оркестра, которые разносились по всему этажу, и беседой с директором Евгением Мошковым, так и не заглянув в репетиционную комнату. Визит оказался коротким, и главной его целью было, видимо, вручить Мошкову портрет Гитлера для должного оформления интерьера, а всё остальное коменданта ничуть не заботило.
Виктор высказал это предположение Евгению во время перекура, который они устроили после того, как комендант удалился. Мошкову где-то по случаю повезло разжиться папиросами, как он признался, не сообщая, однако, подробностей, зато не преминул предложить Виктору закурить вместе с ним.
Они спустились вниз и стояли у входа, наслаждаясь вкусом табачного дыма, по которому оба соскучились, когда Виктор заметил не без досады:
– Больно-то мы нужны этому коменданту с нашим оркестром! Кажется, если бы я ушёл из Краснодона, как собирался, и не было бы сегодня никакой репетиции, он бы и не заметил.
– Ничего подобного! – убеждённо возразил Женя. – Если бы он не услышал, что оркестр репетирует, ко мне были бы вопросы. А так герр комендант, фашистская его морда, успокоился и пока вполне доволен нами с тобой.
В интонациях Евгения чуткий слух Виктора уловил глубокую искренность. Нет, это не было ложью для успокоения. И под действием слов Мошкова