очень походила на перепёлку, вдруг превратившуюся в девушку. Люба прижимала к себе гитару и о чём-то оживлённо разговаривала с Васей Левашовым, расположившимся справа от неё. Слева чинно восседал Серёжа Тюленин, пусть и не такой нарядный, но рубаха на нём была безупречно чистая, и балалайку он держал бережно, словно младенца.
С музыкальными инструментами явилось больше половины ребят. Остальных должен был взять под своё крыло Ваня Земнухов.
Евгений Мошков поднялся на сцену и как директор клуба произнёс короткую напутственную речь, в которой объяснил ребятам, что работать они начнут немедленно, сейчас же, не теряя времени.
– Я буду ждать вас по-одному у себя в кабинете, – объявил он. – По списку, в алфавитном порядке. Моё дело – оформить вас всех до вечера, а ваше – вместе с вашими руководителями составить репертуар и уже сегодня начать его готовить. На следующей неделе немцы придут проверять, как мы работаем.
Он передал Виктору и Ивану ключи от комнат, предназначенных для занятий, и рабочий день начался.
Закрывшись со своими оркестрантами в репетиционной комнате, Виктор еще раз оглядел их всех. Да, здесь собрались только свои, самые активные, те, что были в курсе всех дел. С ними Виктор мог говорить совершенно откровенно.
– Нам с вами нужно сегодня подобрать такой репертуар, чтобы уже в декабре мы были готовы выступить и произвести хорошее впечатление, – обратился он к собравшимся. – Притом что сейчас нас ещё маловато для выполнения тех особых задач, которые мы будем перед собой ставить. Поэтому каждому из вас задание: подумать, кого ещё мы можем привлечь в наш оркестр.
– Привлечь для репертуара? – хитро сощурив левый глаз, уточнил Тюленин. – Или для особых задач?
– Считай, что сначала для репертуара, – в тон ему ответил Виктор. – Нам нужны музыканты. Во время репетиций мы будем к ним присматриваться, чтобы понять, кого стоит привлечь к решению особых задач, а кого нет. Нам как раз важно, чтобы в оркестре играли не только те, кто посвящён в его настоящую задачу. Это поможет нам с вами не бросаться в глаза.
– Согласен, – тряхнул головой Сергей. – Только тогда среди тех, других, надо хорошенько следить за собой и не болтать лишнего.
– Разумеется, – наклонил голову Виктор. – К этой мысли должен приучить себя каждый из нас. Мы обязаны заботиться как о своей безопасности, так и о безопасности своих товарищей. Знание лишней информации может обернуться против них.
– Это точно так и есть! – воскликнул Вася Левашов. – А ведь работа в клубе это спасение от немецкого рабства! Значит, принимая молодёжь в наш оркестр, мы несём ей спасение и постараемся дать его действительно достойным.
– Ну, знаешь, это ты, Василий, загнул! – возмутился Тюленин. – А те, которые, по твоему мнению, не достойны – их что, фрицам на растерзание отдать? Мы с тобой, значит, будем решать их судьбу? Да, по мне, знаешь ли, грош нам всем цена, если мы позволим угонять из Краснодона наших земляков! Особенно после того, как нас Мошков под крылом своим спрятал. Мне потом по гроб жизни стыдно будет, если я фрицам их подлые планы не разрушу. Мы должны что-нибудь придумать! Да хоть бы и взорвать эту проклятую биржу к чёртовой матери!
– А ведь это мысль! – заметил Виктор. – Там же все бумаги хранятся, вся картотека! Фрицы любят бумажки, и раз уж они взялись вести учет, то, очевидно, уничтожить картотеку – это как раз то, что нужно. Ты молодец, Серёжа, мыслишь в правильном направлении! Мы обязательно к этому вернёмся. А сейчас давайте вспомним, что мы с вами играли. С чего начнём? С «Бродяги» или с «Камаринской»?
В течение дня Виктор несколько раз перехватывал взгляд Любы Шевцовой и видел, что она тоже ждёт случая поговорить с ним наедине. Но это было исключено до самого вечера. Репетиция то и дело прерывалась из-за вызовов в кабинет директора участников оркестра и закончилась, когда за окнами уже совсем стемнело. Виктор сделал все необходимые объявления и отпустил музыкантов, а с Любой Шевцовой они в очередной раз обменялись понимающими взглядами. Заметив, что Тюленин смотрит на них, и от него, наверное, не укрылись их перемигивания, Люба произнесла с такой искренней гордостью и вместе с тем с таким невинным девичьим кокетством, что усомниться в её побуждениях у бедного Серёжки не было никаких шансов:
– Что скажешь, Витя? Ведь правда, я стала играть намного лучше?
И Люба посмотрела на него с таким победоносным видом, что Виктор ответил с самой благодушной улыбкой, на какую только был способен:
– Правда, Люба. Ты действительно молодец.
– Тогда, может быть, мне стоит попробовать сольный номер? – хитро прищурилась Люба.
– Сольный номер? – приподнял брови Виктор.
– Да, Витя. И я хотела бы обсудить это с тобой сразу. Прямо сейчас. Мне нужно знать. А то вдруг ты будешь против?
– Конечно, давай обсудим, – с готовностью закивал Виктор. – Останься.
Тюленин, услышав эти слова, живо ретировался, дабы не мешать обсуждению. Виктор, провожая его глазами, оценил Любашин манёвр. Ничего не скажешь, настоящая разведчица! А Тюленину, конечно, ни в коем случае нельзя околачиваться поблизости, когда речь пойдёт о ворошиловградских делах. Это та самая лишняя информация, от которой он, Виктор, обязан уберечь своих краснодонских товарищей.
Что касается Любы, то она уже была связана с кем-то из ворошиловградского подполья, и он чувствовал себя обязанный попытаться ей помочь.
– Витя, тебе Вася Левашов всё рассказал? – спросила она, как только осталась с Виктором наедине.
– В двух словах, – ответил Виктор, скрывая волнение. – Ты ходила на оба адреса?
– Я была на Ленина, по первому адресу, – сообщила Люба, на всякий случай понизив голос. – Постучала в дверь условным стуком. Там девушка открыла. Сразу поняла, что я от тебя, я ещё и слова сказать не успела. Впустила меня в прихожую, дверь закрыла. Только я её про тот адрес спросила – она говорит, что туда дороги больше нет. Там теперь другие жильцы живут, и от них лучше держаться подальше. Это она так сказала.
У Виктора пересохло в горле.
– А где прежние жильцы? – сглотнув, произнес он тихо и ровно.
– Я тоже спросила. Она сказала, что тётка Аграфена арестована. Это мать его так зовут, того парня. Бориса. Верно?
– Верно, – глубоко вздохнул Виктор. – А с Борисом что?
– Борис ушёл на нелегальное положение, я так поняла. Он ушёл, и его двоюродный брат, который в доме на Ленина на первом этаже живёт, ушёл вместе с ним. Может, они у кого-то скрываются в городе, а может, к партизанам подались.
– К каким партизанам? – встрепенулся Виктор.
– Это