попадаемся ей на пути, – слегка брезгливо и вместе с тем немного снисходительно, и с некоторой озабоченностью, возможно, не совсем хорошо понимая, что, собственно говоря, следует с нами делать. – Потому что Бог в душе, Мозес. Запомните это. Бог только в душе. И если кто-то надеется найти Его на небесах, тот, говоря между нами, просто бездельник, который хочет снять со своих плеч ответственность, чтобы переложить ее на другого… Бог в душе, Мозес, – повторил он так, словно хотел убедить в этом самого себя. Потом он повернулся, чтобы уйти и напоследок добавил:
– Подумайте на досуге над моими словами.
Он уже поравнялся с ведущими на первую террасу ступеньками каменной лестницы, когда Мозес окликнул его.
– Доктор, – позвал Мозес. – Эй, послушайте меня, доктор.
– Что такое? – доктор Фрум обернулся.
Возможно, фигура приближающегося Мозеса не обещала ничего хорошего, потому что по лицу г-на Фрума скользнуло легкое беспокойство.
– Не трогайте Бога, господин доктор, – сказал Мозес, останавливаясь и чуть задыхаясь.
– Что такое? – сказал доктор Фрум. – Не трогать Бога?
– Не трогайте Его своими грязными руками. Своими грязными руками, герр доктор. Вы бы лучше посмотрели сначала на себя… Посмотрите, посмотрите, если сможете… – Голос его задрожал.
– Что такое? – повторил еще раз доктор Фрум. – Вы что, с ума сошли, Мозес?
– Что такое? – передразнил его Мозес, чувствуя, как все сильнее и сильнее дергается правое веко. – Что такое? – повторил он, показывая рукой на зеркальное окно на последнем этаже. – Вот именно, что такое! Если бы вы поменьше копались в своей вонючей душе, вот если бы вы поменьше копались в ней, то она, может быть, была бы сейчас жива, вот что это такое!
– Я не понимаю, чего вы хотите, Мозес, – сказал доктор Фрум, на всякий случай делая шаг назад.
– Еще бы. Еще бы вы понимали. Старый козел!
– Вы пьяны, Мозес? Что это за тон вы себе со мной позволяете? Кто это – была бы жива?
– Не ваше дело. Не ваше дело. Просто отойдите и не трогайте Его своими грязными руками, – повторил Мозес.
– Послушайте, Мозес,– сказал доктор Фрум.
– И не подумаю! Черт бы вас побрал вместе со всеми вашими пробирками! Если решили, что вы медицинское светило, на которое все должны молиться и слушать чушь, которую вы несете, то лучше бы вы сначала посмотрели на себя… Посмотрите, посмотрите!.. – Он вызывающе засмеялся. – Если вас раздеть, да, если вас раздеть, то окажется, что вы просто голый, некрасивый старик с волосатыми ногами и выпирающими ребрами. У вас старая, покрытая пятнами кожа, седые волосы на животе и подмышками, а вы все еще хотите говорить о Боге… Старая обезьяна!
Возможно, последние слова он просто выкрикнул прямо в лицо господину Фруму, или даже выплюнул их, во всяком случае, немедленно вслед за тем доктор Фрум вытер рукавом халата щеку.
– Ах, вот оно что, – сказал доктор Фрум. – Отлично, Мозес, отлично. Я – старая, облезлая обезьяна. Ну, а вы, вероятно, что-то другое, не так ли? Вы ведь что-то другое, Мозес? Ну, разумеется, вы что-то другое, – он с сарказмом сверлил Мозеса пронзительным взглядом. – Вот только что, хотелось бы мне знать.
– Не ваше дело, – сказал Мозес. – Не ваше дело.
– Да уж, конечно, не мое.
– Вот именно. Вот именно.
– Что? – спросил доктор Фрум. – Что «вот именно»?
– Ничего, – сказал Мозес. – Не ваше дело, – повторил он, подумав.
Какое-то время Мозес и доктор молча смотрели друг на друга.
– Идите к черту, Мозес, – сказал, наконец, доктор Фрум, после чего резко развернулся и быстро пошел прочь. Удаляющаяся сутулая спина его выглядела явно раздраженно. «Пойдите к черту, Мозес» – говорила эта спина, – «пойдите к черту» – говорила она, давая понять, что ни в коем случае не оставит случившееся без последствий.
– Старый дурак, – прошептал Мозес, глядя на эту удаляющуюся спину и изо всех сил желая ей провалиться. – Старый, облезлый дурак.
Потом он поднял голову и посмотрел на зеркальные окна последнего этажа, откуда на него по-прежнему пялилась эта, ничего не значащая и ни на что не претендующая пустота.
Конечно, последствия случившегося не должны были заставить себя ждать слишком долго. Скорее всего, их можно было ожидать уже сегодняшним вечером или, в крайнем случае, не позже завтрашнего утра. Однако, ни сегодня, ни на следующий день ничего не произошло. Время шло, но ни о каких последствиях все еще не было слышно. Впрочем, этому вполне можно было найти какое-нибудь правдоподобное объяснение. В конце концов, старая обезьяна могла просто получать удовольствие, мучая его неопределенностью и заставляя подольше ожидать эти самые последствия, что было, конечно, глупо, потому что в мире, в котором уже ничего не могло произойти, все это уже не имело ровным счетом никакого значения. Никакого значения, Мозес, не так ли? – Вот именно, сэр. Ровным счетом никакого. – Тем более, оно не могло иметь никакого значения перед лицом этой самой пустоты, которая – присутствуя в каждом вздохе и в каждой былинке – продолжала взирать на него с недосягаемой высоты, делая пустыми и это небо, и этот пылающий закат, и эти сплетающие свои кружева звезды, делая пустой даже саму себя, что было уже совсем непонятно и наводило на едва различимые мысли о каком-то великом покое, обрести который, так или иначе, мечтали все вещи, уставшие, – если только можно было верить загадочному свидетельству Анаксимандра, – от необходимости притворяться тем, чем они не были…
Несколько раз после случившегося Мозес видел сутулую фигуру доктора Фрума, спешащего по коридору. С другой стороны, как-то утром, когда Мозес шел по дорожке второй террасы, ему показалось, что доктор Фрум внимательно рассматривает его из окна своего кабинета на третьем этаже, – конечно, за отражающим небо окном и шторами нельзя было разглядеть ничего определенного, тем не менее Мозес мог поклясться, что почувствовал вдруг этот чужой взгляд, словно среди дневной жары ему в затылок неожиданно дохнул неизвестно откуда налетевший порыв ледяного ветра. Этот резкий порыв заставил его немедленно придать выражению своего лица вид совершенной независимости, а походке – некоторую раскованность, что должно было продемонстрировать, так сказать, orbi et urbi, что ему, Мозесу, глубоко наплевать на всех Фрумов в мире, сколько бы их ни было, и сколько бы они ни пялились на него из-за окон своих кабинетов.
– Чужой взгляд, Мозес. Пожалуй, от него не убережешься, даже если сделаешь вид, что ты его не замечаешь.
– Еще бы, сэр. И все-таки у нас нет против него никакого другого оружия, кроме этого.
Несколькими днями позже, поднимаясь на второй этаж, Мозес нос к носу столкнулся с доктором Фрумом. Тот медленно спускался по лестнице, держа перед собой на вытянутых руках целую гору папок с историями болезней. Мозес уже было собирался незаметно проскочить мимо, когда его настиг голос доктора Фрума.
– А, это