глядишь, еще и угощение поднесут. Вот в чем корень вопроса: если «вотчиннику», «престижнику» или «перегоревшему» энтузиаст не нужен, а коллективу нужен, необходим, коллектив з а с т а в и т руководителя поворачиваться поживее, а не захочет поворачиваться — найдут другого. Только опять «но» — соблюсти интерес каждого в интересе коллективном. На том именно соединении и разбуживают энтузиазм масс умные руководители, не сопротивляющиеся, а ломающие застой и косность, руководители-энтузиасты. При соблюдении единства интересов скорее приходит к человеку понимание своей обязанности как своего права.
5
В истории с металлом, рассказанной сельским механизатором, возможен был и такой вариант: на собрании директор оправдался бы не от него зависящими причинами (они действительно есть: и захочешь железо сдать, да не возьмут), и не удовлетворенный отговоркой тракторист пишет в газету. Как расценит факт официальный орган — газета, чью возьмет сторону? Ту, которая выражает народный интерес, то есть признает тракториста не частным лицом, а государственным. Мне самому в свое время приходилось разбирать такие письма, и всякий раз поддерживал обеспокоенного гражданина, а не оправдывающегося объективными причинами руководителя-нерасторопу. Так, если официальный орган, выражающий общественное мнение, б е з у с л о в н о, без всяких оговорок считает обеспокоенного гражданина в данном случае государственным лицом, то не резонно ли будет в этом же случае отнести служебное лицо к ч а с т н о м у, руководствующемуся какой-то личной выгодой, хотя бы обыкновенной ленью или привычкой к безмятежному существованию? Тогда мы должны согласиться, что «частное лицо» не есть понятие социальное, когда «человек сам по себе», вне коллектива, одиночно, а суть категория нравственная.
Как-то по осени Центральное телевидение в передаче «Сельский час» показало… пустые кабинеты руководителей Киржачского района Владимирской области. Потому пустые, что хозяева их не пожелали предстать перед объективом телекамеры, то есть перед судом всенародным. Дело в районе вышло такое: была спущена команда начать сенокос с такого-то числа, сводка ежедневная, пятидневная, декадная отражала исполнение команды, послушные хозяйственники открывали сводку, непослушные замыкали, последних, естественно, тотчас наказывали. Осенью же оказалось, что у послушных сена мало и оно скверного качества, а у непослушных — в достатке и высококлассное. Тележурналисты и хотели спросить у районных руководителей, за что же, мол, наказывали таких умных хозяев, коров-то кормят сеном, а не сводками.
Скажу прямо, мне очень хотелось, чтобы данные руководители ну хоть повинились бы, стукнули кулаком себя в грудь и сказали: «Каемся, виноваты, черт попутал. Привыкли-то т а к руководить, а нынче, оказывается, надо э т а к, не попали, стало быть, в струю». Ну так или как-нибудь иначе объяснились бы с народом, а то нате вам: натворили — и в кусты. Стыдно стало за людей, занимающих такие солидные должности. Понимаете, должности-то г о с у д а р с т в е н н ы е. В том смысле, что занимающие их люди должны почитать соблюдение государственного интереса своей прямой, неукоснительной обязанностью. А что, киржачские руководители не понимали, где лежит этот интерес: в сводке о ходе сенокоса или в заготовленном сене? Понимали, но исходили из неверия в хозяина, из недоверия работнику, принимая его за… частное лицо, интерес которого только в личном рубле. На поверку же вышло, что частными лицами оказались люди, занимающие государственные должности, ибо руководствовались своим личным интересом — слыть передовиками «в ходе», а не хозяевами «в итоге». Оглашать свою корысть с телеэкрана частное-то лицо и не желает. А вот полеводы — бригадир, трактористы — не испугались принародного ответа. «Да, — сказали они, — мы уступили нажиму, испортили сено, но получили урок на всю жизнь: совестью хозяина не поступайся». Так у кого же больше гражданственности? Кто считает обязанность умножать народное богатство своим правом быть хозяином? Как хотите, а государственное лицо — это не пристежка к должности, а нравственная суть человека.
А ведь если вдуматься, то именно они, эти должностные старатели, и окрестили бескорыстных, заботливых, воодушевленных высокой целью ч а с т н ы м и лицами. Им так удобнее присвоить себе звание непогрешимых выразителей народного интереса. А уж семьдесят лет живем при Советской власти, так неужто они все еще думают, как тот директор комбината в Поварове, что «нечего рабочих слушать, они ж неграмотные»? Неужто полагают, что сознание человека как гражданина своего Отечества ничуть не поднялось и замерло на уровне «права качать, от обязанностей отлынивать»? Еще пример — из письма:
«В этом году неподалеку от моей деревушки были отпущены на волю вольную совхозные бригады… Им сказали: берите любую технику, уматывайтесь на дальние покосы, делайте там что хотите, но чтобы столько-то сена к такому-то сроку было.
Из всей техники выбрали они легкий тракторишко-косарь, да пару конных граблей (больше не сыскалось), да пару лошадей к ним (тоже дефицит), взяли косы, вилы, грабли, лодки — ловить рыбу — и дунули к дальним озерам на дальние поляны…
По августу обошел я эти покосы. Плакал я, слезами радости плакал — стога стояли как на картинке, подперты, прикрыты. Помня все обманы, какие приходилось видеть на сенокосах, шел я вдоль этих стогов-красавцев и совал в каждый свой посох: а вдруг старое сено застоговали, вдруг горит оно, парится? Никак нет — посох мой был сух и холоден, а из дыры, оставленной им, дышало настоящим сенным духом!..
А в соседних районах, в которых коров привыкли кормить то молдавским жохом, то киргизской соломой, — сгоревшее-сопревшее сено…»
Кажется, все просто — дело в методах руководства: одни привыкли руководить «нарядом», другие — «подрядом». А отчего разные методы? От ума, от привычки, от погоды? Может, от людей: одним доверяй, других проверяй? Я думаю, от взгляда на человека, на работника: за кого ты его принимаешь? И кем себя считаешь? Если в голове руководителя закоренело представление, что подчиненный озабочен только личным интересом и не видит своего в общем, то есть он — «частное лицо», а всякая руководящая единица есть лицо государственное, тогда — да, надо командовать. Здесь функция государственного аппарата, всей системы управления переносится управляющим самим на себя: занял место — и сразу государственный стал, а понимание своей «государственности» бедновато: слушай и исполняй, что скажут сверху. А ведь истинный «государственник» прежде всего, в первую очередь, обязательно, непременно слушает народ, его волю исполняет. На этом кремневом фундаменте должен стоять весь государственный аппарат управления, другой цели, кроме служения народу, он не имеет. Так почему же управляющий имярек этой истины не понимает? Наверно, потому, что истина истиной, а практика практикой. В повседневной действительности он не подотчетен «низам». Подотчетность разумеется не как формальное выступление с трибуны, а как подлинная выборность, которая, как известно, обеспечивается экономически, то есть прямой зависимостью личного рубля от общественного, органическим слиянием интересов: своего, коллективного и народного. В таком случае директор совхоза не скажет трактористу Ивану Ивановичу в кабинете: «Без тебя спрашивателей хватает», а даст ему полный отчет, ибо не