золотые парни просят (в передаче по телевидению): «Пусть бы поменьше мешали, вот единственная наша просьба».
«Не потому ли почти за каждым изобретением — личные драмы? — спрашивает Александр Радов в статье «С кого спросить за миллиарды?» («Советская Россия», 15 октября 1985 года). — Едва ли не каждого изобретателя откуда-нибудь выгоняют, или он сам, пока не поздно, уходит. Но ни разу не слышал, чтоб удерживали, обещали златые горы». Я тоже не слышал, хотя за четверть века работы в газетах имел дело с сотнями «умных голов». И чаще всего препоной на их пути вставала амбиция «престижника».
Третьих я назвал бы так: п е р е г о р е в ш и е. Из их уст обычно слышишь: «Ну кому хочется брать на себя лишние заботы?» Признаюсь, долго я не понимал их движущей пружины. Думал: ну лень, ну флегма… Оказывается, не совсем так, многие из них натуры деятельные, энергичные… Были! Были деятельными, энергичными, но перегорели и стали вялыми. Они не зажимают, не изгоняют беспокойных, не откажутся выслушать, даже похвалят, но… ничего не сделают для поддержки энтузиаста, потому что лично им — лишняя забота. Честно говоря, я не знаю, лучше они «вотчинников» и «престижников» или хуже. Там хоть сразу видна, как говорится, фактура, а тут — надежда есть, дела нет. Тут сопротивление… резиновое.
Вот такие они, сопротивляющиеся. Типов и подтипов, видов и подвидов, конечно, больше, я не собираюсь их систематизировать, многотрудна эта задача для одного, но скажу, что в основном-то работа эта проделана. И проделана она п у б л и ц и с т и к о й последнего десятилетия.
4
Иван Иванович Н., сельский тракторист, рассказав свою историю, задал мне вопрос: «Почему так получается, что я в своем совхозе как бы в двух лицах существую: как частное и как государственное?»
История его такова. Пришел беспокойный человек к директору в кабинет и говорит: «Вечно мы жалуемся на нехватку металла, а ты видел, что за деревней целый рудник образовался? Если всю свалку сдать «Вторчермету», нам на пятилетку железа хватит. Ответь ты мне, почему не сдаешь? Почему не распорядишься отвезти?»
— Директор глядит на меня, как на этого… с другой планеты, — пришел-то я к нему в часы приема по личным делам — и спрашивает: «А кто ты такой есть, что спрос мне учиняешь? По таким вопросам спрашивателей без тебя хватает». Ну, говорю, до свидания. До следующей, значит, встречи. А следующая происходит на собрании. На общем производственном собрании. После отчета встаю, значит, и задаю руководству тот же вопрос о железе. Директор говорит: «Вот, товарищи, пример государственного подхода к вопросу. Человек болеет за общее дело. Заявляю перед коллективом: меры будут приняты». Ну после этого сколько-то свезли на станцию — приняли, значит, меры, — но рудник наш ничуть не поменьшел. Вот ты, писатель, и скажи мне, почему в кабинете со мной один разговор, на собрании другой?
Мне, по правде говоря, интереснее было его ответ услышать, чем свой давать. Спрашиваю: а сам-то как думаешь? Он делает такой жест — отогнутым большим пальцем показывает себе за плечо и говорит:
— На собрании-то за моей спиной н а р о д. А народу не скажешь: «Какое ваше дело, без вас есть кому спрашивать». Вот так я думаю на сей счет. Согласен?
Согласен, Иван Иванович. На собрании ты — представитель коллектива, глас народа. В кабинете — частный Иван Иванович. Но почему так — тут я и сам не знаю. Давай вместе думать.
Твоего директора, скажем, можно упрекнуть в недомыслии, просто в невежливости, словом, в личном недостатке. Но попробуем с тем же твоим вопросом о железе зайти к председателю соседнего колхоза или к директору завода — свалок-то везде хватает, — что они нам скажут? А то и скажут: «Кто вы такие? Кого представляете и каковы ваши полномочия?» Вот штука-то какая: без «бумажки» мы явились. На этом я и сам споткнулся. Ну в тот раз, когда мне сказали: «Вы лицо частное, иметь дела с вами не можем». Почему меня так ошарашил ответ? Потому что я всю жизнь к о г о - н и б у д ь представлял, какой-нибудь коллектив, учреждение, предприятие, со мной считались, мне отвечали, разъясняли, передо мной отчитывались. Когда же я выступил просто гражданином, никого, кроме себя, не представляя, мне дали, как говаривал дед Щукарь, «отлуп», и гражданское чувство во мне было оскорблено. В тебе — тоже, Иван Иванович. И ведь просим-то мы с тобой разрешения и с п о л н и т ь с в о ю о б я з а н н о с т ь — вот где закавыка!
Может, наши случаи — частность, нам просто не повезло? Давай повторим на чем-нибудь другом. Возьмем в руки по топору и сделаем… Чтобы такое нам сделать? Кладки на реке — женщинам белье полоскать! Сделали — слышим: «Вот спасибо, мужики, вот молодцы, наших-то охламонов не допросишься…» Это — женские голоса, мужских не слышно, один-другой ухмыльнулся — и вся реакция: ихнего, мужиковского-то, интереса в этом деле ни на грош. А женского — ого! Такое удобство! Ну а теперь, Иван Иванович, не кладя топоров, пойдем сразу на улицу, вдоль которой водоразборные колонки торчат — среди луж, в репейниках, в мусоре дорожном, и поставим над колонкой… шатер. Красивый такой теремок, на фигурных столбиках, карнизики в резьбу оденем, над шатром — шишак с флюгерочком… Ну-с, поплевали на ладони, начали… А дальше — кого первым бог пошлет: председателя колхоза или председателя сельсовета… Впрочем, разницы нет, хоть того, хоть другого — вопрос первый: «Кто велел?» Ответ: «Совесть». Ответ на ответ: «Совесть — не документ. Постановление было? Разрешение есть? Откуда материалы? Кто финансирует? Не улыбайтесь… Ишь, разулыбались, самовольники, отдувайся потом за вас перед ревизорами. Думаете, шуточки? Бревнушки-то стибрили, тесины сперли…»
Пока такой вот разговор меж нами идет — уж и сходка посреди улицы собралась, слушают, молчат, чей-то робкий голос: «А ведь красиво этак-то будет…» И — всё. Красота — не удобство, ни в чей личный интерес на общей улице она не входит. Потому и заступников за нас с тобой, Иван Иванович, не будет. Самовольство пресекут и удалятся с чувством исполненного права. Своего права не позволить нам исполнить своей обязанности. Святой обязанности каждого гражданина беречь и приумножать общественную собственность, народное достояние. Убрать свалку, вырыть колодец, очистить лес от сушняка, разбить сквер, сделать ребятишкам у детсада городок — на все надо соизволение, ничего нельзя сделать по велению совести, по той самой обязанности. Поэтому-то в глазах конторы мы с тобой, Иван Иванович, и выглядим самовольниками. Но погоди, а почему же женщины хвалили и одобряли нас? Нет ли тут ответа на вопрос: как из частного лица сделаться государственным? Если каждый член коллектива увидит в нашем энтузиазме и свой личный интерес, как увидели женщины в кладках на реке, тогда поддержка нам обеспечена, мы — нужные люди, нас не прогонят, даже просить станут,