Читать интересную книгу Развилки истории. Развилки судеб - Григорий Ильич Казакевич

вариантов его смерти, причём один из них — аналогично случаю Казбича — располагается вне рамок событий повести, в рассказе о Вуличе. Но здесь третья попытка оказывается роковой.

Какая по счёту попытка окажется роковой для Печорина? Или всё-таки никакая?

И ещё о Казбиче и роке. Известно предположение о том, что имя Казбич навеяно именем известного предводителя горцев Тугужуко Кызбэча. Когда в октябре 1938 года один из его сыновей после боя умер от ран, «он посмотрел на его смерть, как и вообще здесь смотрят на неё, как на предопределение свыше» — по словам Д. Белла (не отсюда ли имя «Бэла»!?) — английского журналиста и разведчика, воевавшего на стороне черкесов (англичане мельком упоминаются в повести — правда, в совершенно иной связи). «Бэла» и «Фаталист» впервые опубликованы после этого события — в 1839 году. «Бэла» — 15 марта, «Фаталист» — 14 ноября (объявление о публикации — 16 сентября). Книга Белла опубликована в 1840 году — но слухи-то распространяются мгновенно!

Часть II. Максим Максимыч

Перед дуэлью Печорин читает Вальтера Скотта — писателя, интересовавшегося темой предсказаний и возможности или невозможности их обойти. Читает «Шотландские Пуритане». Сначала Лермонтов думал дать ему «Приключения Нигеля» (Найджеля). Но если предположить, что основной проблемой Печорина является проблема рока, предопределения, то возникает мысль о других произведениях Вальтера Скотта, специально посвящённых этой проблеме. Здесь очень подходит рассказ «Вдова горца». Вот краткое изложение сюжета, построенного по принятой в то время и использованной Лермонтовым схеме вложенных произведений.

Повествователь читает записки путешественницы, которой проводник рассказывает историю старухи — вдовы разбойника и одновременно свободолюбивого горца. Она хочет, чтобы сын пошёл по стопам отца. А времена другие — и сын, не слушая матери, уходит. Она вслед шлёт проклятье: «…пусть ружьё, которое ты несёшь, сгубит тебя!» Он поступает на военную службу — уже в армию единой страны. Возвращается домой на побывку — и мать поит его сонным зельем, чтобы он не смог вовремя вернуться и, испугавшись наказания за дезертирство, стал беглецом и разбойником. Сын хочет сдаться, мать побуждает к сопротивлению. Он убивает из ружья сержанта, пришедшего с отрядом солдат арестовать дезертира и желавшего облегчить ему участь, доложив, что встретил его, возвращающегося в полк. Убийцу казнят. Мать проклинает священника, рассказавшего ей о казни. Прожила ещё сколько-то лет. Находясь при смерти, исчезла из хижины, и судьба её неизвестна.

Но было бы слишком прямым указанием на правильный ответ — дать Печорину для прочтения этот рассказ. На него наводит эпизодический образ старухи — матери казака, зарубившего Вулича. Образ, вроде бы, совершенно необязательный — но отсылающий — в рассказе на тему предсказания — к старухе из «Вдовы горца». И там и там старуха — мать убийцы. Казак тоже стреляет в Печорина, пытающегося облегчить его участь (уже прозвучало предложение пристрелить). Выстрел, правда, из пистолета, а не из ружья — и, в отличие от рассказа Вальтера Скотта, мимо… Как похоже на то, что «не убивает — но и не жена»!.. Кстати, смерть от злой жены Печорину предсказала старуха, а узнал он об этом от матери. Ещё одно подтверждение того, что тема смерти и тема женщины у Печорина связаны — и здесь это переходит и в другую возрастную категорию. Мать — старуха — пророчество у Скотта объединены: старуха сама — и мать, и та, кто предсказала, — причём не предсказала, а прокляла! — и та, кто способствовала выполнению проклятия.

Ещё одна (хронологически первая) отсылка к Вальтеру Скотту — в описании покушения Азамата на жизнь Казбича. Мальчик бьёт опытного воина кинжалом, но того спасает кольчуга. Для сравнения: в романе Вальтера Скотта «Пертская красавица» во второй главе происходит то же самое, правда без кольчуги — воин и так сумел защититься. Но в одной из последних глав уже другой человек наносит удар — и спасает-таки кольчуга!

Стоит ли столь подробно заниматься таким частным вопросом? Оказалось, что стоит. И награда — разгадка имени «Максим Максимыч».

Утверждение: имя «Максим» дано по созвучности с «Мак-Лиш» — именем проводника из рассказа Вальтера Скотта «Вдова горца»; отчество «Максимыч» — чтобы указать на предков шотландского происхождения: Лермонтов, Вальтер Скотт («Мак» — часто встречающийся элемент шотландской фамилии).

Обоснование: в обоих произведениях действие происходит в горном воинственном краю, недавно покорённом, склонном к восстаниям; рассказ ведётся во время пути, причём по дороге приходится объезжать гору — и Лермонтов подчёркивает, что искусственно вставляет этот эпизод. Разумеется, это реальные горы, реальные маршруты. Но выбор участка пути, описываемого в произведении, — дело автора. И интересно понять причины выбора. И там и там историю кто-то рассказывает. Рассказчики: 1) Сходство: Мак-Лиш и Максим; оба выступают в роли проводника, знакомого с местными обычаями, умеющего общаться с горцами. 2) Противопоставление (не отличие, а именно противопоставление — то есть сознательный выбор Лермонтовым черт персонажа, прямо противоположных чертам Мак-Лиша — и тем самым указывающих на сопоставление с ним): Мак-Лиш — представитель завоёванного народа, Максим Максимыч — представитель завоевателей; Мак-Лиш любит выпить, Максим Максимыч — ярый противник выпивки. Он и в начале романа, и в почти завершающих строках подчёркивает, что она приводит к беде. В «Фаталисте» действительно приводит — и в «Бэле» схватка начинается на пиру — с соответствующим комментарием Максима Максимыча. При этом Лермонтов намекает на возможную внутреннюю тягу штабс-капитана к выпивке: «чтоб воздержаться от вина, он конечно старался уверять себя, что все в мире несчастия происходят от пьянства» — в связи с его репликой по поводу англичан (!) — «да ведь они всегда были отъявленные пьяницы».

Мак-Лиш — любитель сказаний своего народа. Максим Максимыч к местным жителям относится не очень уважительно. Но в очерке «Кавказец» Лермонтов описывает характерный тип подобного офицера — и там подчёркивается его страсть к преданиям горцев и к их обычаям!

Подтверждением изложенному могут послужить детали сравнения образов старух из «Вдовы горца» и из «Фаталиста».

В «Фаталисте» мать убийцы сидит на бревне. Во «Вдове горца» — сидит, прислонясь к дубу, и именуется «женщина под деревом».

У Скотта — она подстрекает к убийству, призывает не сдаваться, у Лермонтова — отказывает призывать к сдаче; шепчет то ли молитву, то ли проклятие — опять отсылка к «Вдове горца».

Печорин — вспоминая рассказ «Вдова горца» — или, скорее, не вспоминая — не до того! — но неосознанно имея его в голове — реализует наяву эпизод из рассказа — попытку арестовать вооружённого преступника — и вступить в борьбу не только с роком,