Читать интересную книгу Развилки истории. Развилки судеб - Григорий Ильич Казакевич

тут или нет свёл два рока писатель — коня (вновь с отсылкой к Олегу) — и жену — остаётся гадать. Может, тоже намёк, ключ к разгадке? И конь Казбича губит целую семью — Бэлу, её отца и, наверное, брата. А в качестве змеи (змея-искусителя!) выступает Печорин. И не зря ж конь Печорина рухнул на землю и издох — подвёл его (в противоречии с песней Казбича) — в скачке за женщиной — не за женой — точней, за чужой женой! Правда, вряд ли Печорин занимался игрой слов, тем более в скачке с непонятными ему самому — но странными и бешеными замыслами. Доскачи он, успей — не обратились бы они в прах? Не привели бы ещё к чьим-то смертям — в том числе и его собственной? Кто знает?.. Не доскакал… И не он погиб от коня, а конь от него — возможно, тем самым спася его жизнь, — в противоположность коню вещего Олега.

А в каком порядке шли Бэла и Вулич — трудно точно сказать — да не столь уж и важно. Но, чтоб пуще усилить трагизм и ясней показать потайную пружину — пожирающий страх! — предположим: на две недели Печорин был послан из крепости в станицу — по казённым делам — и в разгар любви с Бэлой. И увидел: есть рок. Беспощадный, безжалостный. Есть! И посланье прочитано верно… И вернулся со страхом в душе. Может, сам не признавшись себе, — и его объяснения Максиму Максимычу были искренни. Человек — да к тому ж офицер, дворянин — все пороки признает в себе, но не страх! И податливый мозг объясненье найдёт… Для полноты рассмотрим и другую хронологическую последовательность историй с Бэлой и Вуличем. Предположим, Бэла — после Вулича. Значит, Печорин решился — хотя бы в какой-то степени, по чужому обычаю, завести подобие жены, несмотря на уверенность в истинности предсказания, — но потом страх оказался сильнее, и он охладел. В обоих случаях Печорин пытается бороться с предсказанием, не прекратив выезжать на охоту, хотя в окрестностях крепости появился Казбич, возможно, собирающийся мстить. То есть Печорин сознательно рискует жизнью. Но получается — с точки зрения пророчества — что Печорина спас Казбич, убив Бэлу, — потому что, как сам Печорин говорил, «по-ихнему он всё-таки её муж» — и — с учётом семейного характера и местных обычаев — покинутая, оскорблённая гордая женщина и вправду могла бы его убить!

В третьем случае, если история с Бэлой произошла до «Фаталиста», Печорин пытался понять: не из ложного ли страха он сгубил Бэлу? Грозит ли ему всё-таки гибель от злой жены? И вступает в спор с Вуличем, чтобы оценить свою способность правильно воспринимать предсказания. Оказалось, воспринимает правильно.

Таким образом, в основе поведения Печорина лежит страх. Но читатель, поддавшись демоническому обаянию сильной, сложной, анализирующей себя личности — причём в случаях реальной опасности ведущей себя отважно! — меньше всего будет склонен искать такую принижающую основу демонизма. А ведь ключик даётся с самого начала, когда Печорина чуть не утопила женщина… Чуть? — Но она не жена! Кстати, и этот аспект рассматривается Лермонтовым всесторонне: не жена — безымянная девушка в «Тамани» — в силу своей безымянности ещё более походящая на посланницу рока; чужая жена — Вера в «Княжне Мери»; девушка, на которой Печорин отказывается жениться, — сама княжна Мери; жена по чужому обычаю — Бэла. При этом степень близости встречающихся женщин к понятию «жена» постепенно возрастает. Из-за Веры и княжны Мери он едва не погибает на дуэли. И опять: не жена. И опять не погиб. А вот если б погиб — предсказанье бы сбылось: смерть от злой жены — правда, не своей. Именно Вера его призывала волочиться за княжной Мери для прикрытия их связи! Получается прорицание в стиле дельфийского оракула, объявившего Крёзу: «если царь пойдёт войной на персов, то сокрушит великое царство». Крёз пошёл — и погибло великое царство — но не персидское, а его собственное. Занимался Печорин подобным анализом или нет, из романа определить трудно, тем более что там не описана его предыдущая и последующая жизнь. Но, с учётом образованности и аналитического склада ума, вполне мог заниматься.

Есть ещё вариант смерти от злой жены — самоубийство для победы над предсказанием, которое приводит к парадоксальному выполнению пророчества даже без наличия злой — и вообще какой бы то ни было жены! Не буду вдаваться в дальнейший логический анализ указанного варианта, поскольку это — отклонение от предмета исследования.

Во всех описанных в романе случаях тема женщины и тема смерти в жизни Печорина неразрывно связаны. А появилась ли у Печорина настоящая жена, и от неё ли он умер — об этом автор не рассказал. Видимо, сам не знает.

Для читателя, который всё равно будет упорно утверждать, что Печорин и страх — две вещи несовместные, приведу собственные слова Печорина, относящиеся именно к боязни жениться: «Это какой-то врождённый страх, неизъяснимое предчувствие…» Дальше — про предсказание смерти от злой жены (курсив Лермонтова).

И последний штрих: а почему сам Печорин в дневнике описывает именно эпизоды, связанные с женщинами, — за исключением «Фаталиста»?

И надо только совместить конец с началом, открыть сундучок — и заплакать над потерявшими свою красоту и таинственность стекляшками.

А конец с началом совмещает и сам Лермонтов. Не зря имена сюжетообразующих персонажей первой и последней повестей созвучны: «Казбич» — «Вулич». Оба — иноземцы. Оба — смелые люди, в сражении находящиеся в первых рядах. Но на Казбиче не стоит печать смерти — и, хотя на протяжении повести его трижды пытаются убить, он остаётся жив. Вулич, на котором стоит печать смерти, погибает в самой мирной обстановке. Вот такая закольцованность романа.

А число три тоже не случайно! Оно широко распространено в сказках. Правда, там третья попытка обычно оказывается успешной. Но Лермонтов не хочет писать по шаблону!

В структуре романа это число также обыгрывается. Четыре женщины — но три повести, связанных с ними, — и четыре повести о событиях, значимых для Печорина. В романе пять повестей — но предмет пятой — последняя встреча с Максимом Максимычем — значимой для Печорина не является. Хотя, наверно, в его дневнике появится запись типа: «Обидел старика… Бедный Максим Максимыч!.. И почему я такой человек?»

В судьбе Казбича тоже возникает число четыре. В повести «Бэла» он мог погибнуть четыре раза, но четвёртый (хронологически первый) — вне рамок событий повести, в рассказе самого Казбича.

В судьбе Вулича аналогичным образом возникает число три — количество