снабжение растущих городов, и средний уровень продовольственного обеспечения в Японии XVIII века не сильно отличался от условий в Западной Европе. На рубеже XVIII–XIX веков начался период относительного благополучия, продолжавшийся до второй четверти XIX века[783]. Голод годов Тэмпо, по своему масштабу сравнимый с европейским продовольственным кризисом 1846–1847 годов, стал серьезным потрясением и свидетельством всеобъемлющего социального кризиса именно потому, что он не был типичным явлением. Хотя японцы и не были защищены от опасности возникновения голода, все же регулярных, острых проблем с нехваткой продовольствия они не испытывали[784].
В XIX веке наибольшее количество жертв массового голода в Азии было среди населения Индии и Китая. Эти кризисы привлекли к себе и самое большое внимание. Практически одновременно, в 1876–1879 годах и с 1896 по 1900–1902 годы, погодные условия в этих странах были исключительно неблагоприятными. В те годы от неурожаев пострадали также Бразилия, остров Ява, Филиппины, Северная и Южная Африка. Общей причиной всех этих природных катаклизмов считается погодный феномен Эль-Ниньо (хотя это утверждение остается спорным)[785]. Оценки общей избыточной смертности в Индии и Китае в эти годы колеблются в пределах от 31 до 59 миллионов человек[786]. В обоих случаях вызывает сомнение, что эти голодные бедствия привели, в отличие от голода 1890‑х годов в России и 1830‑х годов в Японии, к значительным историческим переменам. В Китае, где массовый голод 1870‑х годов был заметно губительнее, чем голод на рубеже веков, это бедствие не привело к заметной интенсификации политических и социальных протестов. Цинское государство, которому незадолго до этого удалось противостоять значительно более серьезной угрозе – Тайпинскому восстанию, не было серьезно дестабилизировано в результате голода. Его власть пала позже, в 1911 году, вследствие совершенно иных причин. Непоколебимым осталось и британское господство в Индии, как и в Ирландии после Великого голода. Тем не менее известный натуралист Альфред Рассел Уоллес в своем труде 1898 года, посвященном итогам Викторианской эпохи, причислил именно эти два азиатских голодных бедствия к «самым страшным и катастрофическим неудачам XIX века»[787].
Но если случаи голода и не всегда являются переломными моментами в истории, они, тем не менее, всегда передают картину состояния общества, в котором эти бедствия происходят. В Индии, как и в Китае, голод коснулся не всех регионов страны. В Индии, где причиной бедствия было отсутствие муссона, самый страшный голод случился в конце XIX века на юге, прежде всего в провинциях Мадрас, Майсур и Хайдарабад[788]. Вторым центром голода стала центральная часть северной Индии, южнее Дели. В Китае пострадали только северные районы страны между Шанхаем и Пекином, в частности провинции Шаньси, Хэнань и Цзянсу. Не вызывает никаких сомнений, что непосредственные действия колониального правительства в Индии были отягчающим фактором. Даже современники критиковали доктринальную приверженность правительства принципам свободного рынка и считали его ответственным за серьезные последствия бедствия. Прошло некоторое время, прежде чем администрация вообще оказалась готова принять к сведению масштабы бедствия и хотя бы перенести сбор налогов, причитающихся по графику[789]. На севере Индии, где потери урожая были относительно небольшими, высокие цены на зерно на британском рынке обусловили отток продукции выше уровня, необходимого для собственного пропитания крестьян. Несмотря на ряд инициатив подведомственных учреждений, направленных на облегчение последствий голода, политика британского колониального правления преследовала двоякую цель: не чинить никаких препятствий частной торговле зерном и избегать по возможности любых дополнительных государственных расходов. В 1896–1898 годах эта ситуация повторилась: даже в районах с наибольшими потерями урожая зерно продавалось по высокой цене[790].
Критика британских властей в Индии была сформулирована членами комиссий, созданными правительством в Лондоне. Однако даже они не сомневались в верности главного принципа: колониализм должен быть дешевым (colonialism on the cheap)[791]. Крупные случаи массового голода, имевшие место в последней четверти XIX века, воспринимались в меньшей степени как проявление примитивности неспособной к развитию Индии, чем – так считали иногда на Западе – как признак раннего кризиса процесса модернизации. Железные дороги и водные каналы, которые упростили транспортировку гуманитарной помощи в районы продовольственного кризиса, одновременно играли роль материально-технических баз для спекуляций с урожаем деревенских общин. Так что они облегчали как доставку, так и вывоз зерна. Неурожаи неизбежно сказывались на изменении цен в сторону роста последних[792]. Это могло случиться и ранее, в домодерных условиях. Новым было то, что резервные запасы урожая, которые традиционно хранились в селе, теперь были вовлечены в торговлю как внутри Индии, так и за ее пределами. Вследствие этого даже незначительные изменения урожайности могли приводить к значительному росту цен. Влияние на сельское население (города снабжались в общем и целом в достаточной мере) было в конечном счете особенно пагубным потому, что в процессе начинающейся модернизации экономики возрастала уязвимость определенных групп населения, в частности мелких арендаторов, безземельных рабочих и ткачей-надомников. К факторам, которые усугубляли ситуацию, относились спад кустарных промыслов в деревнях и разобщение ряда традиционных социальных институтов, которые в прошлом обеспечивали поддержку во время бедствий (каста, семья, сельская община).
Во многих частях Индии крестьянские хозяйства существовали на пределе возможностей. Это проявлялось в расширении работ на более бедных почвах, обработка которых требовала больших физических усилий и особенно надежной системы орошения. Во многих случаях выполнить эти условия оказывалось невозможным. В ходе конкурентной борьбы в целях использования возможностей производства сельскохозяйственной продукции для экспорта общинная земля была большей частью приватизирована; скотоводы вынужденно перебирались в горные районы; деревья и кустарники вырубались. Фатальный кризис модернизации привел, таким образом, и к «экологической перегрузке» почвенных резервов. Растущая экономическая уязвимость семей и отдельных лиц приводила к спирали роста задолженностей. Наряду со спекулянтами зерна серьезной угрозой крестьянскому существованию стали ростовщики, часто проживающие в городах и «работающие» в деревнях только через своих агентов. Отсутствие доступных кооперативных или контролируемых государством кредитных учреждений для мелких фермерских хозяйств блокировало ограничение роста задолженностей и потерь земель, чему потворствовали колониальные власти, с одобрением видевшие в этих процессах беспрепятственное функционирование рыночных механизмов. Самым пострадавшим от продовольственных кризисов слоем сельского населения были, по всей видимости, безземельные крестьяне, которые не имели ни собственных средств производства, ни каких-либо, пусть самых рудиментарных, традиционных прав на поддержку со стороны односельчан в соответствии с принципами моральной экономики (moral economy), предполагавшими взаимопомощь в рамках сообщества.
То, что вследствие неурожаев наступал массовый голод, было обусловлено не только «беспрепятственным функционированием рыночных механизмов» и своекорыстной политикой колониальной власти. Сельские производители были в большинстве своем отрезаны от рынка и беззащитны перед махинациями землевладельцев, торговцев и ростовщиков, многие