веке. Наряду с этим сохранились и пережитки домодерного землепользования. От Скандинавии до южной Италии использовались технически примитивные формы натурального хозяйства, иногда практиковалось даже подсечно-огневое земледелие, как в Африке. Кроме того, и в Европе имелись примеры сельскохозяйственного упадка. Например, испанское сельское хозяйство так никогда и не смогло оправиться после того, как, отвергнув агрокультурные познания иудеев и мусульман, последние из которых были изгнаны еще в 1609 году, испанцы допустили разрушение их сложных гидротехнических сооружений[816].
Третье. Трудоемкое выращивание риса на орошаемых полях в тропических и субтропических широтах на протяжении примерно двух тысячелетий считается одной из наиболее продуктивных форм сельского хозяйства из всех существующих. Эта технология сформировалась в течение длительного процесса, который завершился лишь в XII веке в Южном Китае; по выражению Фернана Броделя, это стало «самым важным событием в истории человечества на Дальнем Востоке»[817]. Поскольку принципиально преодолеть границы наличных возможностей сельского хозяйства – а именно таково общее, независимое от частного случая Англии, определение аграрной революции – возможно лишь при достижении самого высокого уровня традиционной агрокультуры, некоторые регионы Азии могли бы вполне быть кандидатами для подобного революционного скачка. Аграрная революция требует высокой плотности населения, функционирующей рыночной системы, свободной рабочей силы, а также высокого уровня и широкого распространения сельскохозяйственных знаний. Такими предпосылками некоторые области южного и центрального Китая располагали еще в конце XVIII века. Однако ряд других факторов препятствовал успеху отдельной китайской или вообще азиатской аграрной революции. Среди них были такие, как способность поливного рисоводства поглощать все большее количество рабочей силы на уже имеющихся площадях; фактическое отсутствие земельных резервов, пригодных для использования при наличии дополнительных стимулов; все более заметные экологические издержки интенсивного ведения сельского хозяйства, которые были ощутимы в Китае (а также в Японии и Индии) в гораздо большей степени, чем в Европе; недостаток альтернативных возможностей трудоустройства за пределами деревень; отсутствие стимула улучшать сельскохозяйственное производство для землевладельцев, сдающих землю в аренду и проживающих в городах; в конце XIX и начале XX веков – отсутствие доступа к минеральным удобрениям, изготавливаемым промышленным способом. В северном Китае, где природные условия были менее благоприятными, чем на юге страны, и где вместо риса выращивали в основном просо и пшеницу, ситуация усложнялась еще и тем, что крайняя раздробленность земельной собственности и минимальные размеры хозяйств в значительной мере препятствовали экономии за счет увеличения масштабов производства (economies of scale)[818]. Кроме этого, при возделывании риса крупные хозяйства, будь то поместья или фермы, были бесполезны. Мало что давала и централизация управления сельскохозяйственными процессами, да и использование машин на чайных плантациях или рисовых полях возможно было лишь с большими ограничениями (за исключением малых дизельных и электрических насосов, повысивших производительность после 1910 года сначала в Японии, а затем в других странах)[819]. Возможности применения ротации сельскохозяйственных культур для сохранения плодородия почв были ограниченны: для чего еще, кроме как для выращивания риса и разведения карпов, можно использовать террасные бассейны?
Все это означает, что нереалистично и несправедливо применять модель голландско-английской аграрной революции в качестве стандарта по отношению к совершенно иному, как с экологической, так и социальной точки зрения, типу сельского хозяйства. В различных странах Азии в разное время оно достигло той точки, когда прокормить бурно растущее население становилось сложно. Когда именно эта точка бывала достигнута, зависело и от внешних обстоятельств. Поливное выращивание риса на юге Китая было, например, частью более крупного производственного комплекса, который включал в себя рыбоводство, выращивание чайных культур и гусениц шелкопряда. Чай и шелк с начала XVIII века были отраслями производства, чрезвычайно сильно зависящими от экспорта. Потеря Китаем зарубежных рынков – сначала это коснулось чая, затем и шелка – в результате возникшей в конце XIX века конкуренции со стороны Индии и Японии в значительной степени способствовала возникновению острого кризиса в китайском сельском хозяйстве в начале XX века, который был отмечен многими западными наблюдателями того времени.
Четвертое. Даже на Западе модель английской аграрной революции не распространилась по схеме, по которой распространялся промышленный способ производства, который потенциально мог внедряться в самых разных условиях. Сельское хозяйство в большей степени, чем промышленность, зависит от конкретных экологических условий и традиционных социальных структур, влияние которых нелегко преодолеть. Аграрная производительность среди европейских стран также значительно отличалась. Впечатляющие успехи по урожайности и продуктивности были достигнуты лишь в нескольких странах континентальной Европы, в первую очередь в Германии, где урожайность зерновых на гектар уже в течение первой половины XIX века повысилась на двадцать семь процентов[820]. За ней следовали Дания, Нидерланды и Австро-Венгрия, тогда как самая крупная аграрная страна Западной Европы – Франция – не могла похвастаться высокой продуктивностью. Рост абсолютного производства следовал этой же модели: за период с 1845 по 1914 годы общий объем урожая зерновых в Германии вырос в 3,7 раза, а во Франции – лишь в 1,2 раза[821]. Особенностью Европы и Северной Америки по сравнению с Азией и большей частью Африки является смешанная аграрная экономика – комбинация земледелия и животноводства; впрочем, здесь сложно определить объем общей производительности, поскольку возделывание кормовых культур часто происходит за счет земель, используемых под выращивание хлебных злаков и картофеля. В Азии в XIX веке дистанция между земледелием и скотоводством (часто кочевым) была значительнее, чем в Европе. Это важный момент, так как в Европе за счет более тесной интеграции животноводства и сельского хозяйства достигались особенно высокие показатели производительности[822]. Такая страна, как Дания, воплотила в жизнь собственную, совершенно особенную аграрную революцию путем специализации на животноводстве: масло, сыр и ветчина также могут служить источником богатства.
Пятое. «Чистая» модель аграрной революции ставит во главу угла интенсификацию сельскохозяйственного производства, исходя из того, что более высокая производительность достигается в первую очередь за счет повышения эффективности труда и лишь во вторую – за счет расширения сельскохозяйственных площадей. За период с 1700 по 1800 год в Англии и Уэльсе площадь пахотных земель и пастбищных угодий увеличилась почти на пятьдесят процентов, а в последующее столетие практически не изменилась[823]. В мировом же масштабе существенный рост сельскохозяйственного производства в XIX веке был достигнут большей частью за счет экстенсификации производства, то есть благодаря освоению новых территорий в сельскохозяйственных целях, в частности в зонах фронтира в дореволюционной России, США, Аргентине, Канаде, а также в Индии[824]. Такое увеличение производства основных продуктов питания («колониальные товары», которые относились, скорее, к низшему разряду роскоши, следовали немного другой схеме) имело далеко ведущие последствия для политической истории.