товарища Лютикова совета спросили, кого на эту должность поставить. Ну, он им и посоветовал своего человека, из тех же мастерских. Это Евгений Мошков. И фрицы уже согласились. Они не знают, что Мошков коммунист, а Лютикову доверяют, потому что считают его предателем.
– Это очень большая удача для всех нас, – отозвался Виктор. Он уже уловил основное направление мысли, и воодушевление всё больше овладевало им.
– Согласись, Витя, как это здорово! Мошков будет ждать нас, чтобы принять на работу в администрацию клуба! – продолжал Вася Левашов, блестя глазами. – Мы будем работать вместе! И всех наших ребят устроим в самодеятельность! Клуб будет наш, мы возьмём его в свои руки! А главное, что участие в клубной самодеятельности – это бронь. Мы всех оформим как работающих!
Это была действительно блестящая мысль! Виктор не сомневался, что она принадлежала Филиппу Петровичу. Лютикова он знал достаточно для того, чтобы оценить мудрость этого человека.
– Когда Мошков приступает к обязанностям директора? – спросил Виктор.
– Как я понял, уже с завтрашнего дня, – ответил Левашов.
– Значит, завтра собираемся и всем штабом идём к нему в клуб! – решил Виктор.
Он плохо знал Мошкова, но отчего-то был уверен, что сработаться они сумеют. Главное для него было – не терять ни единого лишнего дня, потому что каждый день – это новые повестки с требованием явиться на регистрацию. И Евгений Мошков, конечно же, не мог этого не понимать.
– Встречаемся утром? – уточнил Вася.
– В десять часов, – решил Виктор. – К одиннадцати мы должны быть в клубе у Мошкова.
– Хорошо, – согласился Левашов. – В десять я за тобой зайду, а потом мы к Ване Земнухову завернём по дороге. Как раз в клуб успеем к одиннадцати.
– Я Тюленину свистну, чтобы он тоже подтягивался, – сказал Виктор. – Пойдём вчетвером.
– По большому счёту идти надо вам с Ваней Земнуховым вдвоём, если хочешь знать, что я думаю, – улыбнулся Василий. – А мы с Серёжкой – как группа моральной поддержки, так и быть. Хотя в этом нет никакой необходимости. Мой брат говорил, что Мошков очень хороший парень. Может быть, он иногда слишком горяч, но честнее и смелее встретишь редко. А если так, мы с ним поладим.
– Не сомневаюсь, – охотно согласился Виктор.
Домой он вернулся – словно на крыльях прилетел. Даже мать не смогла сдержать удивления.
– Что это ты так радуешься? – спросила она, недоверчиво вглядываясь в лицо сына.
– Я тебе, мама, завтра расскажу, – пообещал Виктор.
– Гляди ж ты! – всплеснула она руками. – А когда-то ты мне про пережитки и суеверия так красиво рассказывал, помнишь?
– Суеверия суевериями, но что сначала сделай, а потом говори – это правило хорошее, – невозмутимо ответил Виктор.
– Кто же спорит? – улыбнулась мать, но тотчас припомнила: – А к тебе, Витенька, адъютант твой забегал. Что-то он в последнее время не заглядывал, а тут – на тебе…
– Лукьянченко? – переспросил Виктор, встрепенувшись.
– Он самый, – вздохнула мать и, повернувшись к окну, вдруг воскликнула: – Да вот он, опять к нам бежит твой Лукьянченко!
А Володя уже стоял на пороге. Сказать, что он был взволнован, что на нём лица не было – значит ничего не сказать.
– Виктор, тебе повестку приносили? – не успев отдышаться, выпалил он.
– Приносили, – ответил Виктор.
– Вот и мне сегодня принесли! – сокрушенно признался Лукьянченко.
Виктор никогда ещё не видел его таким растерянным. Он подошёл к Володе вплотную, взял его за плечи.
– Ты на биржу пока не ходи, – произнёс Виктор тихим, но очень твёрдым голосом. – Обожди пару дней. Ничего тебе за это не сделают. А через пару дней мы этот вопрос, Володя, уладим. Скажи, у тебя мандолина твоя цела?
– Конечно, – проговорил Лукьянченко удивлённо и уставился на Виктора широко раскрытыми глазами.
– Это очень хорошо! – похлопал его по плечу Виктор. – Думаю, она тебе ещё пригодится. Завтра будут новости. Или от меня, или от Тюленина.
Лукьянченко видел: Виктор говорит ему правду в главном, а что пока скрывает и что за этой правдой стоит – оставалось лишь догадываться.
Успокоив и проводив Володю, он ощутил ещё большую уверенность, что всё получится, как задумано.
Когда к одиннадцати часам утра все вчетвером, как было условлено, явились в клуб имени Горького, в кабинете директора Мошкова не застали, пошли искать его по всему зданию и наконец обнаружили в актовом зале. Евгений сидел в кресле в первом ряду, перед сценой, и что-то писал карандашом на сложенном вчетверо листе желтоватой бумаги. Он был так занят своими мыслями, что поднял голову и обернулся только тогда, когда ребята подошли к нему довольно близко.
– А вы что здесь делаете? – живо поднявшись на ноги и спрятав карандаш и бумагу в карман брюк, спросил Мошков строгим голосом. Он был высоким, крепким парнем с истинно русскими чертами. Его прямые брови и глубоко посаженные чуть асимметричные глаза никто не назвал бы красивыми, но взгляд притягивал своей прямотой и силой и придавал всему лицу неизъяснимое обаяние.
– Мы на работу устраиваться пришли, – ответил Виктор с многозначительной интонацией, давая понять, что в его словах кроме прямого значения есть и подтекст.
– Какие вы скорые! – делая вид, что не уловил никакого намёка, так же строго отозвался Мошков. – Я сам тут ещё не осмотрелся, даже всех помещений не обошёл, а вы уже прибежали! Небось, про бронь пронюхали! – С этими словами Мошков поднялся на сцену.
– Ничего мы не пронюхали, – невозмутимо возразил Виктор, следуя за Евгением, который пересёк сцену, двинулся за кулисы и очутился в коридоре с рядом дверей. Двери были не заперты. За ними располагались разные комнаты и кабинеты, которые Мошков принялся осматривать. Видимо, он сказал правду и действительно только-только явился в клуб, полный решимости ознакомиться со своим новым местом работы, а потому не собирался отвлекаться от этого занятия. Ребята следовали за ним на почтительном расстоянии, так, чтобы не путаться под ногами, но и не терять его из поля зрения.
– Как же, рассказывайте! – проворчал Мошков в ответ на реплику Виктора, нахмурив брови. – А то вы не слышали, что клубным работникам бронь будет! – Евгений переигрывал совсем чуть-чуть, и менее внимательный, чем Виктор, наблюдатель легко поверил бы его сердитому тону. – Какой паркет! – тотчас же отмечал он, словно разговаривая сам с собой и не замечая присутствия ребят. – И помещение большое. Здесь танцевальному кружку удобно будет репетировать. – Мошков удовлетворённо закрывал очередную дверь и тут же открывал следующую. – Неплохо! – восклицал он, и звук его голоса гулко отражался от стен. – И акустика хорошая. Пожалуй, для струнного оркестра сгодится… Так, а тут у нас что?
Он демонстративно увлечённо