А может я и ошибалась, может, Медведская ничего бы и не заметила, увлечённая рассказом Диметриуша о том, где мы пропадали. Всех подробностей он не рассказал — и слава Богу, а то бы я со стыда сгорела, объясняя, как мы выбирались из Подвала. Ленка слушала, раскрыв рот. Его она раскрыла в тот момент, когда я разъясняла тамошнее значение слова «семья», и не закрывала его уже до конца истории. Да и вообще, она была на удивление молчаливой. Единственное, о чём она спросила, так это о том, может ли она рассчитывать, что мы обратимся к ней, когда решим сделать официальное заявление или опубликовать парочку совместных фотографий. Я буркнула что-то абстрактно-перепуганное в ответ, а Диметриуш поклялся, что с сегодняшнего дня и до скончания веков Ленка будет именоваться нашим семейным летописцем.
Женька встретил это заявление громким смехом и радостно похлопал приятеля по плечу. Он вообще в тот вечер, в противовес своей спутнице, принимал в беседе весьма активное участие.
Вначале, когда я рассказывала о том, как меня похитили, он спросил:
— А голос точно был знакомым?
— Я не знаю, — я бросила на Диметриуша полный сожаления взгляд. — Мне так показалось… И, забегая вперёд, скажу сразу: я не обладаю музыкальным слухом и вряд ли смогу его узнать, когда услышу ещё раз.
— Да это, скорее всего, и не понадобится, — пробормотал Ракета. — Где ты его узнавать собираешься? А главное, для чего? Для поддержки обвинения в межмировом суде? И ежу понятно, что никакого суда не будет, даже если окажется, что Фоллетский и в самом деле во всём этом замешан.
— Почему? — не поняла я. Воспитанная на благородных принципах французской революции я всё ещё не успела до конца разочароваться в людях и верила в свободу, равенство и братство. По крайней мере, хотела в это верить.
— Можешь задать этот вопрос моему деду, — скривился Диметриуш, — если он, конечно, позволит тебе его задать… А вообще, знаете, что? До меня только сейчас дошло, когда вы про суд заговорили: а ведь даам-ши не умеют накладывать даже самую простенькую иллюзию.
— Конечно, не умеют, — фыркнул Ракета. — Ясно же, что им с этим помог заказчик.
— Я тоже так подумал, — кивнул Диметриуш и многозначительно приподнял бровь. — Сечёшь, на что я намекаю?
Женька задумчиво наклонил голову:
— Не уверен…
Целую минуту они с Димоном играли в гляделки, и я даже заподозрила их в телепатическом общении, но первой не выдержала Ленка и, наконец, заговорила:
— Так, Дмитрий. Хватит придуриваться и корчить из себя всезнайку, — за что я её люблю, так это за то, что она никогда не лезет за словом в карман, — никто из нас не умеет читать мысли, поэтому тебе придётся свою догадку озвучить.
— У Яна Фоллетского много разных талантов, но среди них не значится умение накладывать качественную многогранную иллюзию. На себя ещё ладно, но на полуразумного даам-ши… Вообще не представляю, кто на такое способен.
— А ведь правда! — Женька удивлённо приподнял брови и почесал переносицу.
— А также неясным остаётся тот факт, что означенный даам-ши не просто смог меня обмануть, пусть и на очень короткий срок, он ещё и каким-то образом переместил меня в пространстве. Опять-таки, не на значительное расстояние, но от этого мне не легче.
В затянувшейся паузе, по-моему, было слышно, как в наших головах хаотично мечутся мысли, а затем меня осенило, и я хлопнула себя по лбу.
— Слушайте! Так нам нужен Атлас! Или как этот талмуд называется, я у Стёпки в библиотеке видела. Большая родословная книга демонических ветвей. Или как её там?
— Ты моя умница! — восхитился Диметриуш и поторопился наградить меня жарким смущающим поцелуем. Я, честно говоря, ничего сверхумного в своей идее не видела, просто вспомнилось, что Стёпка говорил о том, что мы замучаемся с цензорами, когда придёт время вносить моё имя в наше генеалогическое дерево, так как в этой книге указывались не только имена и фамилии того или иного представителя знатного демонического рода — не знатных там не могло быть, ибо у демонов иерархия простая, но жёсткая: чем больше в тебе магии, тем выше твоё положение в обществе, — там ещё и рассказывалось о том, чем каждый из родов знаменит и какими талантами обладают его представители. И вот что-то мне подсказывало: если о Стёпкином умении учуять человека по запаху магии там могли и не написать — опальный братец заверял меня, что это совершенно обыденная для боевиков вещь, — то о демоне, способном наложить иллюзию на даам-ши там точно расскажут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Небольшая заминка возникла, когда мы выяснили, что Димон владеет оригинальным изданием Атласа. И если они с Женькой могли без труда искать нужную информацию, то мы с Ленкой оказались не у дел.
Прямо наказание какое-то! Всю жизнь жила я себе жила спокойно и горя не знала, а тут, что ни день, так я ломаю зубы о то, что не умею говорить на окай.
— Завтра же, с самого утра отправляемся в ваш Институт! — ворчливо пригрозила я.
— Хорошо, — легко согласился Диметриуш и, ничего не объясняя, вышел из комнаты.
— Димон, ты куда? — окликнул приятеля Ракета.
— Сейчас вернусь. Надо же чем-то занять прекрасную половину.
— Галантный прямо такой, — зашипела мне на ухо Ленка и замигала сразу двумя глазами.
— У тебя конъюнктивит, Медведская?
— Сама ты конъюнктивит! — скривилась она и прилипла губами к моему уху. — Машка, в кои-то веки ты себе нормального мужика нашла. Теперь, главное, до алтаря его допри.
Я смутилась и промямлила в ответ что-то невразумительное и не насыщенное смыслом.
— Упустишь, — наплевав на конспирацию, Ленка заговорила вслух, чем сразу же привлекла внимание своего кавалера, — сама займусь твоим воспитанием. А ты меня знаешь…
Женька понимающе ухмыльнулся, а я почувствовала, что у меня от раздражения и смущения задёргался левый глаз.
К счастью, в этот момент в библиотеку вернулся Диметриуш с тем самым, Стёпкиным, Атласом, пояснив:
— У соседа взял.
И уже тихонько, так, чтобы слышала только я:
— Спрашивал о тебе. Не хочешь…
— Нет, — я поймала заинтересованный Ленкин взгляд и, нахмурившись, потянулась за книгой. Вот мне только допроса с пристрастием сейчас не хватало! — Давайте работать.
— Давайте, — кивнул Диметриуш. — Предлагаю начать с низших слоёв. О приближённых к трону я, пожалуй, всё знаю и без разноцветных страниц.
Демон достал из старинного секретера рулон плотной бумаги и бросил его на стол вместе с коробкой цветных карандашей.
— Хочешь сделать спектральный анализ? — скривился Ракитский.
— Думаю, без него не обойтись.
Следующие пару часов мы занимались тем, что рисовали сложное дерево. Посторонний человек решил бы, что это записки сумасшедшего, но для нас этот рисунок был не просто венцом наших рассуждений, он помог нам выйти на несколько десятков демонов, которые могли бы обладать даром иллюзиониста. Плюс на отдельный лист Диметриуш выписал данные тех, кто об этом умении говорил прямо. Этих было чуть более десяти, и ими Бьёри пообещал заняться в первую очередь.
— Чтобы побыстрее развязаться, — пояснил он. Все мы прекрасно понимали, насколько мизерна вероятность того, что человек или демон, обладающий редким даром и заявивший об этом даре на все миры, будет настолько глуп, чтобы использовать его против члена Императорской фамилии.
Уже два дня спустя Диметриуш выяснил, что у всех «официальных» иллюзионистов был не тот уровень, чтобы наложить иллюзию на даам-ши. И кроме того, у каждого из них было алиби. А потому Диметриуш занялся исследованием второго списка, я же полностью окунулась в Институтскую жизнь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Впрочем, нет. Непосредственно в Институт я попала только после того, как Димон свозил меня на ковёр к деду, которому не терпелось на меня посмотреть, и перезнакомил со всеми своими сёстрами.
Красный император произвёл на меня неизгладимое впечатление. Во-первых, он был рыжий, как морковка, и Диметриуш на него был совсем-совсем не похож. Разве что в прищуре глаз да в мимике прослеживалось что-то общее. Димон называл его дедом и было видно, что он не просто внук, а внук любимый и пользующийся абсолютным доверием. Император по-доброму мне улыбался, расспрашивал об отце и брате, будто мне было что ему о них рассказать, о чём я прямо и заявила, вызвав у монаршей особы приступ немотивированного веселья.