Медленно, словно боялась, что он развалится, сделай она более резкое движение, Маша языком нарисовала кружок вокруг его пупка, а затем подула, с интересом следя за тем, как покрывается мурашками влажный след.
— Мар-р-рия! — прорычал Димон, глядя на мучительницу из-под приопущенных век и изгибаясь так, что ягодицы полностью оторвались от матраса.
— Скажи, если я сделаю что-то не так, — попросила она и, провокационно сглотнув, облизала губы.
Не так? Определённо, в словаре рядом со словом «кокетство» надо разместить Машкину фотографию. Диметриуш снова зажмурился, чтобы не видеть этот слегка растерянный взгляд, чтобы удержаться и не запустить в гриву светлых волос пальцы, лаская чувствительную ямочку на затылке и притягивая девушу за голову вниз… Однозначно, Марии Ивановне Лиходеевой надо медаль по заигрыванию выдать, она точно абсолютный чемпион и ма-а-астер…
— Да-да, — сжав в кулаках простыню, сипло простонал Диметриуш, то ли обещая сообщить, если что-то вдруг пойдёт не так (какое не так? Всё настолько так, что он реально начинал бояться за свою выдержку), то ли безоговорочно одобряя каждое из её действий.
Димону хотелось шептать ей что-то красивое, говорить о том, какая она замечательная, как его восхищает в ней абсолютно всё, внешний вид, её ум, её чувство юмора, отзывчивость и страстность. Но вместо этого его горло издавало какие-то совершенно животные звуки, а в голове не было ничего, кроме оглушительного звона наслаждения.
Ему всегда нравилась эта сторона секса. Какому мужику она не нравится? Но никогда в жизни он не чувствовал это так остро, так невыносимо, так чертовски упоительно.
Так что не стоит удивляться, что в этом внезапном эксперименте Димона не хватило на долго: ругаясь и шипя сквозь стиснутые зубы, не обращая внимания на разочарованно-возмущённый стон, он резко дёрнул Машу наверх, и сразу же впился в этот сумасшедший рот, одновременно подминая девушку под себя.
— Тебе не понравилось? — в задыхающемся голосе ни грамма сомнения. Ведьма!
Диметриуш подложил под её бёдра свёрнутую валиком подушку и выдохнул:
— Потом мне расскажешь, где ты всему этому научилась.
— Значит, понравилось, — простонала она, выгибаясь и вслед за Диметриушем срываясь в бешеный темп.
Его. Женщина.
Вернувшись из грёз в реальность, глава СБ транспортного управления бросил полный отвращения взгляд на кипу документов, ожидающих его резолюций. Работать не хотелось категорически, и в этом была не только Машкина вина, хотя, надо сказать, она сделала всё, чтобы мысли Димона сегодня принадлежали только ей. А между тем, дела сами собой не сделаются.
На столе недовольно пискнул селектор, и Диметриуш потянулся к кнопке.
— Да.
— К вам Неб-Ха, — с придыханием сообщил Гена, и Димон устало закатил глаза. Его секретарь был хорош абсолютно всем: исполнителен, предусмотрителен, пунктуален, инициативен… Если бы не одно но: он влюблялся в каждого второго мужика, переступавшего порог кабинета Диметриуша. И если своего начальника Геннадий боготворил, молча и беззаветно, то Савелий Неб-Ха его одним присутствием доводил до дрожащих рук и икоты.
— Пусть войдёт, — велел Димон и поднялся из-за стола.
Поздоровавшись с вошедшим за руку, он вышел в приёмную и, бросив короткий взгляд на розового от смущения Гену, велел:
— Сходи на обед.
— Но… — секретарь обиженно скривил рот и часто-часто заморгал. — Я хотел… кофе или, может быть…
— Ничего не надо, — отбрил Димон, испытывая одновременно жалость и стыд. Он ничего не имел против сексуальной ориентации своего секретаря, но Савелий был всем известным бабником, в него-то как можно было влюбиться?
Впрочем, сейчас Диметриуша больше волновала предстоящая беседа, которой лишние уши были совершенно ни к чему.
— И на обратном пути, будь добр, захвати последние сводки.
Аналитический отдел находился в другом корпусе Управления, так что дорога туда и обратно займёт немало времени, даже если помощник решит не обедать. Кроме того, Диметриуш помнил, что именно там работает одна из пассий, то есть, конечно же, один из пассий Гены, так что, чего доброго, любвеобильного секретаря ещё и вызванивать придётся, чтобы на рабочее место вернуть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В кабинет Бьёри вернулся лишь после того, как за Геннадием закрылась дверь. Савелий к этому времени уже успел удобно устроиться за его столом и, ожидая Димона, лениво играл с Борщом.
— Ну, что у нас слышно? — нетерпеливо потребовал отчёта от наружника. — Хоть хорошие новости?
— Лучше не бывает, — мрачное лицо Савелия никак не вязалось со словами, которые он произнёс, поэтому Бьёри не очень сильно удивился, услышав продолжение:
— Мы нашли последнего из списка. И проверка показала, что это не он. Шеф, мы в тупике.
Диметриуш шумно выдохнул. И почему в этом деле всё идёт наперекосяк? Ведь казалось бы, они на верном пути. Но нет, снова лбом о кирпичную стену.
— Проверить, что ли, ещё раз Атлас? — лениво покачиваясь на стуле, предложил Савелий.
— Без толку, — отмахнулся Димон. — У Машки он уже вторую неделю вместо настольной книги. Если бы там было что-то интересное, она бы давно заметила… Ладно, дьявол с ним, с этим иллюзионистом, я потом обмозгую, что тут можно предпринять. По второму делу что?
Бьёри раздражённо скривился. Вывод о том, что злоумышленник, отправивший их с Марией в Подвал, оказался в Монастыре неслучайно, просто напрашивался сам собой. Однако Диметриуш, который в каждую проблему буквально вгрызался, стараясь не пропустить даже самой незначительной мелочи, решил вести два эти дела раздельно. Даже три, если быть совсем точным. Мысленно он их называл «Иллюзионист», «Монастырь» и «Вовочка». Вовочка, которого он никогда не видел и который вот уже который день заставлял его нервничать, растворяясь на горизонте, словно утренняя туманная дымка, стоило только к нему приблизиться.
— Это насчёт Хомяков, что ли? — уточнил Савелий. У того тоже была своя классификация дел. И в отличие от начальства, наружник предпочитал работать над проблемами в комплексе, уверенный, что именно в маленькой деревеньке, состоящей из одной заправки, магазина и двух десятков домов, всё и началось. — Если насчёт них, то тут глухо. Афродита как в воду канула, а Пруст в прежнем состоянии… Слушай, шеф, насчёт Пруста, я попросить хотел. Если со мной вдруг случится такая же фигня, не мог бы ты меня как-нибудь прикончить, а? Страшное дело же! Деду за сотню лет, а ведёт себя как младенец. Ещё и под себя ходит… Просто жуть…
Иннокентий Гаврилович Пруст очнулся через сутки после того, как его доставили в больницу. Диметриушу хватило минуты, чтобы убедиться в его полной недееспособности: старик полностью впал в детство.
Бьёри наблюдал, как бедняга пытается затолкать деревянный кубик в отверстие для шарика, и хмурился.
— Есть хоть минимальный шанс, что он придёт в себя? — спросил он у местного врача.
— Если только минимальный, — ответил тот, и Димон обратился к коллегии имперских докторов. Те не были столь категоричны в своих утверждениях и говорили, что лечится всё, кроме смерти, но для всего нужно время. То самое, которого у Диметриуша не было. Он даже вызвал для консультации профессора магии, по слухам, лучшего специалиста во всём мироздании, но тот только развёл руками.
Впрочем, от мага польза всё-таки была.
Они разговорились случайно, и Диметриуш вовсе не собирался откровенничать с малознакомым человеком, но вдруг начал рассказывать о том, почему ему так важно, чтобы Иннокентий Гаврилович пришёл в себя.
Профессор слушал молча и лишь задумчиво теребил кончик серебристой бороды, а потом внезапно признался:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А ведь мы с Иннокентием с детства знакомы… Тридцать пятый совсем маленький, там все друг друга знают, не удивляйтесь. Я не о том хотел сказать.
— А о чём?
— Что вы знаете о магии?
— О магии? — Димон взъерошил волосы и пожал плечами. — Боюсь, профессор, моё представление об этом вопросе кардинально отличается от вашего. Я ведь демон. Сравнивать мою магию с вашей — это как пытаться провести параллель между молотом кузнеца и иглой вышивальщицы. Если вы понимаете, что я имею в виду.