А ещё, несмотря на то, что дед был крайне любезен и дружелюбен, от знакомства с ним у меня остался совершенно безосновательный и оттого тем более неприятный осадок. Который только укрепился после того, как Диметриуш познакомил меня со своими сёстрами.
Те тоже были настроены дружелюбно, улыбались совершенно Димкиными улыбками, но так рассматривали мои джинсы и топик, словно я голой явилась на Ватиканскую консисторию.
— Тебе показалось, — заверил меня Диметриуш. — Ты выглядишь просто замечательно. Я очень люблю твои джинсы. Особенно те, с молнией на попе…
Я недоверчиво хмыкнула. Тоже мне, специалист нашёлся… Тем джинсам было уже несколько лет, и я давно не рисковала выходить в них дальше собственной квартиры.
Впрочем, отношению сестёр после разговора с «будущей свекровью» я не удивилась. Очаровательная Наталия Бьёри битый час уговаривала меня проконсультироваться с её стилистом, намекая, что от фотосессии мне всё равно не отвертеться.
— Митенька идёт у вас на поводу, — недовольно хмурилась она, — и запретил мне настаивать, но вы-то, милая моя, должны понимать, что мы не рядовая семья, что все мы люди публичные и должны думать о каждом своём шаге. И раз уж нам с вами теперь придётся часто видеться…
Упаси Господи! Клянусь, за те минуты, что мы провели с Наталией наедине, ко мне вернулись все мои старые комплексы, ещё и друзей с собой привели.
Конечно, мама Димона была в чём-то права: моя одежда на императорскую не тянула, и стань я частью правящей фамилии, наверное, пришлось бы обогатить свой гардероб вечерними костюмами, деловыми брюками и платьями для коктейлей. Но во-первых, я на весь этот шик не зарабатывала, а во-вторых, всё это к моему стилю не имело никакого отношения. Кроме того, Димон уверял, что его всё устраивает. И очень убедительно уверял, надо сказать. Разнообразно, жарко и с фантазией.
В тот день меня от Наталии Бьёри спас её муж Себастьян и младший сын Илья. И если к отцу Диметриуша я отнеслась настороженно, то со смешливым мальчишкой мы сошлись моментально, особенно после того, как он, забавно краснея, предложил мне свою помощь в изучении окай.
В общем, как я и говорила, события закружились с такой скоростью, что я уже перестала чему бы то ни было удивляться и просто плыла по течению. Засыпала в объятиях Диметриуша, просыпалась под его ласковый шёпот, наслаждалась совместными завтраками, с нетерпением ждала возвращения домой, и просто прекратила задумываться над тем, что я буду чувствовать и как я буду жить, когда наша помолвка закончится.
Конечно же, не все мои мысли были заняты Диметриушем Бьёри. Как и прежде я переживала за Бусю и принимала посильное участие в расследовании, на которое почти не оставалось времени, так как я посещала в Императорском институте сразу несколько курсов, среди которых было не только углублённое изучение окай, но и общая демонология, а также история Империи. Просиживала штаны в местной библиотеке, с восторгом и не без помощи Ильи изучая демонские мифы и легенды, которые брат моего «жениха» пренебрежительно именовал «сказками для малышни». Наконец, я сама вела целый литературный кружок, посвящённый творчеству обожаемого Стивена Кинга. И надо сказать, здешних студентов не надо было уговаривать прочитать тот или иной роман. За четыре урока мы с огромным удовольствием усвоили «Безнадёгу», «Регуляторов», «Ловца снов» и, само собой, «Сияние».
В общем, жизнь закрутилась так, что не было времени остановиться и подумать, точно ли всё происходит со мной на самом деле. Точно ли именно я заслужила это спокойное счастье, такое безбрежное и искрящееся, что его не омрачала даже ссора со Стёпкой. Такое стабильное, что в душе поселилась твёрдая уверенность: всё обязательно будет хорошо.
Тем больнее было однажды проснуться и осознать, что всё рухнуло.
Глава 25, в которой героиня находит бабушку, но, кажется, теряет жениха
Постоянно жить под одной крышей с женщиной, если это не твоя мать и не твоя сестра, было… необычно. Женское бельё выглядело странно в верхнем ящике комода. Странно, но возбуждающе. В ванной комнате появились расчёски разной густоты, резиночки, заколки, стеклянные пилочки для ногтей и шёлковый халатик, персиковый с красными маками по подолу и краям рукавов. Диметриушу нравилось гладить прохладную ткань, кончиками пальцев чувствуя под нею горячее и такое отзывчивое тело.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
После почти двух недель совместной жизни Бьёри с уверенностью мог сказать, что жить под одной крышей с Машей было хорошо, правильно. Правильным было готовить завтрак на двоих и прислушиваться к лёгким шагам наверху, пытаясь подгадать момент, позволяющий застать девушку в душе. Правильным было торопиться вечером в Институт, чтобы опередить отца и самому отвезти Машу домой. Правильным было встречать её губы дежурным поцелуем, чтобы немедленно уйти в неконтролируемый штопор, не дающий возможности дотерпеть до спальни. Самым правильным было окружать Машу вниманием и принимать от неё такую неуверенную, но чертовски приятную заботу.
— Не сиди под кондиционером, — говорила она, — летняя простуда самая противная.
— Осторожно, горячо, — предупреждала, ставя перед Димоном чашечку кофе.
И Диметриуш не раздражался из-за её слов, а улыбался совершенно идиотской улыбкой, потому что это было правильно. Точно так, как правильно было рассказывать девушке о прошедшем дне, о том, что удалось узнать, какие новости принёс Савелий и сколько человек сегодня пришли с очередными безумными жалобами на транспортных работников, на качество сценаристов, на вымогательство, на дороговизну проездных билетов… Ждать комментариев и смешков, наслаждаться совместным молчанием, слушать цитаты из книг, которые она читала. Засыпать и просыпаться вместе. Абсолютно, безусловно и окончательно правильно.
Чувствуя, что губы сами собой складываются в удовлетворённую улыбку, Диметриуш отодвинул бумаги на край стола и прикрыл глаза, вспоминая сегодняшнее утро.
Не то чтобы таких утр у них ещё не было, но именно это было особенным. И в первую очередь потому, что Маша проснулась первой, а проснувшись, не удрала потихоньку, а повернулась на бок и долго рассматривала спящего рядом мужчину (по крайней мере, Димону казалось, что именно так она и вела себя), несмело отвела упавшие на лицо пряди, невесомо погладила скулу, царапая подушечки пальцев об отросшую за ночь щетину и, наконец, наклонившись, поцеловала лёгким утренним поцелуем, словно говорила: «Привет, как спалось?» Зубами царапнула нижнюю губу и тут же лизнула, прося прощения за резкость, а затем соскользнула ниже, чертя замысловатые узоры языком на шее, в районе уха, и ниже.
Окончательно Димон проснулся, когда Машка, перекинув одну ногу, оседлала его бёдра и игриво куснула за сосок.
— И тебя с добрым утром, — промычал он и, запустив руку в лохматые со сна волосы, подтянул девушку наверх для поцелуя. Она с готовностью ответила, но когда Димон попытался снять с неё то безобразие на тонких бретельках, которое она называла пижамой, вырвалась, легонько стукнув мужчину по рукам.
— Что не так? — спросил он, предприняв вторую попытку.
— Всё так, — внезапно залившись краской, прошептала Маша, наклонилась вперёд, и Диметриуш даже сквозь разделяющую их тонкую ткань почувствовал, как тверды её соски.
— Маша?
— Хочу попробовать, — пролепетала, бросив на Диметриуша горячечный от смущения взгляд. — Никогда не делала.
И он задохнулся, не зная, что ответить, а девушка начала своё скольжение вниз. Долго целовала в шею, исследуя границы мужского терпения, вызывающе сползала на бёдра, позволяя почувствовать свою обжигающую влажность и не разрешая прикоснуться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Пожалуйста, Дима, — попросила, отнимая его ладони от своего тела. — Потом.
— Потом, — то ли согласился, то ли пригрозил он и зажмурился, с ума сходя от желания прикоснуться. Задыхаясь от восторга и понимания того, что она сама, сама хочет. Без какого-либо действия с его стороны. Хочет до непроизвольной дрожи распахнутых бёдер, до рваного дыхания, до судорожного движения неумелых рук. Это было удивительно и чудовищно возбуждающе при этом.