Читать интересную книгу Звезда Аделаида - 2 - GrayOwl

- Он ведь никогда не возражает, тихоня, поцелуй его Дементор! Замучал тишину разводить. А я-то тоже хорош - не могу заговорить с ним, хоть Мордред меня раздери! А почему, того я не знаю. Наверное, чувствую вину перед ним. А за что, собственно, вину? За то лишь, что не дал ему возможности изнасиловать меня вторично?! Раз - я его, раз - он меня... Так мы же полностью квиты. Но я-то был тогда в состоянии, близком к амоку, а он... он осознавал, что делает. И перепутать стоны боли со звуками голоса наслаждающегося мог только полный... Нет, не буду ... так о всё ещё возлюбленном брате.

Теперь все были голодны - и рабы, и Господа, но рабов уже почти перестали кормить - лишь самые жадные до трофеев подкармливали своих рабов, остальные же солдаты сами сжирали всё подчистую, зная, что дикари могут подолгу голодать, вот, как простые легионеры, только ещё дольше. Ни хера с варварами не сделается. Всё равно побегут за тихо и размеренно едущими квадригами. Только лошади жирели на овсе, который произрастал на луговинах. Однажды легионеры даже обобрали своих лошадей с голодухи - так подвело животы, что распарили овёс на воде и жрали его, еле дождавшись, пока каша остынет, рками, жадно, чавкая и облизывая пальцы и ладони. Нажрались кое-как. И если бы не Снепиус Квотриус со своим мертвецким видом, тоже принимавшем участие в «трапезе», жратва показалась более удобоваривой для их лужёных желудков.

В последний день из толпы говорящей скотины, сгрудившейся уже за одною из последних квадриг и подгоняемой в четверть силы ударами кнута, пали ещё два ребятёнка, баба, да мужик кривой - он не разглядел кирпичей на необычной мощёной дороге, свалился и разбил себе вдребезги голову.

- А жаль, - сказал хозяин раба вознице. - Я бы его на что-нибудь из жратвы или проблядушку - рабыню какую сменял. Крепкий мужик был, бежал быстро, вот и вдробадан голову себе разнёс.

И вот, наконец, пост легионеров, оставшихся для охраны города. Вернувшихся с богатыми трофеями, что заметно по нагруженности нескольких колесниц мехами, рухлядью и камнями и большому стаду говорящего скота, приветствуют, как триумфаторов, и они, голодные, продрогшие под проливными холоднющими дождями, а от того злые, внезапно приосанивааются от петушиной показной гордости.

И вот он - Сибелиум. Северус потерял сознание, лишь только увидев дом, Господином которого он был. Банально. От истощения.

… Гарри бодро бежал всю дорогу, отсыпаясь в маленьком х`нарых`хэ явно поссорившихся, больше не лизавшихся братьев, подкрепляясь жрачкой прекрасного Сх`э-вэ-ру-у-с-сэ, от которой тот ради Гарри отказывался.

Гарри был горд - отдать жратву, значит, полюбить, ведь так всегда делали Истинные Люди, беря себе жён - отдавали им баранью лопатку. Даже, по обычаям, громкая, с воплями бабы, будто её жестоко насилуют, и звериным рыком мужчины для отпугивания злых демонов случка Истинных Людей называлась рабами со слов, как-то подслушанных у празднующего воина: «Лопатку ебут».

Интересно, а… в дх`оме, в месте, где сразу много-пальцев-х`нарых`хэ, как объяснил ему с явным трудом благородный, но такой уж жутковатый рим-ла-нх`ын-ин Сх`э-ве-ру-у-с-с, непонятно, неясно как-то поводя жуть как ввалившимися глазами, ставшими вдруг словно такими же подслеповатыми, как самого Гарри, с названием, которое точно не выговоришь.Оно даже больше имени страшного упыря, с которым придётся жить под одним навесом. Ой, запутался… Как-то по-иному навес этот там называется, как в х`нарых`хэ обычном, а, вспомнил - крышкой он называется.

… Дак вот, в «дх`оме», что значит «очень большой х`нарых`", отдаст ли прекрасный Сх`э-вэ-ру-у-с-с ничтожному Гарри лопатку, когда он, Гарри, станет свободным человеком для всех остальных рим-ла-нх`ын-ин-нов тоже?И они тоже, и брат этот - мертвяк несожжённый, все поймут, что Гарри такой же, как они. Может, и цвета глаз Тх`ома кого-нибудь увидит, вот было бы здорово! И цвета волос Тх`ома, а то про-х`э-с-сор Сней-пх` таким неласковым стал под конец, только жрачку отдавал, а его брат всё схавывал!

Но Гарри же - свободный человек, а не раб, так говорил много пальцев раз, всё ещё остающийся прекрасным, хоть и худющим, как останки человека несгоревшего потому, как пламя, значит, невысоким было, Сх`э-вэ-ру-у-с-с.

... А это значит, что, в конце концов лопатку он Гарри… отдаст…

Северус отказывался есть, а ведь нужно, чтобы Господин дома поправился, отъелся, набрался бы столь необходимых ему, с его-то истощением, сил и встал на ноги. А затем возглавил бы семейную торжественную трапезу с предварительным славословием Пенатам и Ларам, кои уберегли всех воинов рода Снепусов в этом тяжёлом дальнем походе от ран и даровали им обильные трофеи.

Папенька ничего не рассказал о чародействе сына - бастарда и о том, что... так повлияло на его внешность. Последнее просто потому, что не знал, каким-таким невиданным родом магии был вызван его полёт с огнём в руках. Не рассказал он сего никому из домочадцев, даже принимая по велению законнорожденного сына, доведшего себя, ламии знают, до какового состояния постоянными отказами от и без того малой толики еды, которую каждая трапезничаящая группа солдат и всадников отдавала военачальнику и его сыновьям. Но ел свою порцию только любимый сын Квотриус, Северус же регулярно кому-то отдавал свою порцию. Ну, правда же, не камерному прислужнику?!

... Северус отказывался есть даже ароматную, хорошо прожаренную парную телятину с хлебами - его любимое яство.

... Северус отказывался есть и превосходный навар из телячьей ляжки с овощами - поджаренными на говяжьем жиру морковью, луком и пареной, размягчившейся репой с приправами из ароматно пахнущих лесных, вполне съедобных трав вроде дикого лука* , а ведь он так любил раньше эту еду.

… Северусу было необходимо, как воздух, увидеть Квотриуса и поговорить с ним. Хотя бы услышать его голос…

Господин дома приказывал и даже просил передать брату своему - ослушнику злонамеренному, дабы пришёл он проведать болящего. Но тот, как заперся с самого начала, после злых слов мачехи, которых никто, кроме них двоих не слыхал, в своей опочивальне, так даже камерную рабыню свою прогнал из-под порога с тёплого, мягкого покрывальца, на коем она столь любила спать, завернувшись в него.

... Северус стал отказываться пить даже воду. Он хотел поскорее умереть, ибо незачем ему было жить более - оставила его любовь, звезда путеводная, оплот, стержень его бытия, кровь сердца живого и как-там-ещё называл он жестокосердого брата своего..

Квотриус же так закрылся в опочивальне, что даже и не сходил в термы после похода и не постригся. Он вообще не появлялся вне покоя своего и лишь ночами отчего-то, словно от боли жгучей, стонал усердно и подолгу, зовя по имени брата своего высокородного и Господина. Пищу приносила ему больше не отосланная к рабыням - старухам Карра, озорная и вправу любившая Господина своего, покуда он не заявился в таком страшенном, мертвецком обличии, чей трудовой жизненный путь был завершён, и она только изредка появлалась в доме, прибираясь и возя тряпкой с колодезной водою из лохани, ибо ведро было только одно - у колодца, по полу коридора. Дальше, в Господские опочивальни, её - вороватую наглую пиктку - не пускали.