Глаза Квотриуса влажно заблестели, и он начал снова преображаться.
- Меня не было рядом с тобою столь долго по решению твоему (он сделал ударение на этом слове) из-за моего безобразия, верно. Я же весьма стыжусь своего нового облика перед всеми свободными домочадцами и, представь, даже рабами, хоть они и не люди. Ибо при встрече рабы... так глазели на меняч, что мне соделалывось тошно от взгядов их, словно бы бестрепетно изучавших меня, хотя рабам и полагается держать пред свободными домочадцами очи долу. Но им, видите ли, было столь любопытно!
Высокородная патрицианка Вероника Гонория, бывшая безответною любовию моею много лет, самых прекрасных дней отрочества и юности, нанесла мне последний удар словами злыми и обо мне… теперешнем, и о моей почившей матери.
Проговорила она: «Ушла старая, наверняка, мерзкая обличием ведьма, наколдовавшая красу для себя и выблядка своего, ради прельщения супруга моего на долгие годы. Но нет уж её, закопали в землю, чтобы черви», - Квотриус всхлипнул, - «чтобы черви пожрали плоть её, а пасынок мой - бастард без колдовства матери превратился в сущую нежить престрашную и препротивную взору людей живых.»
Вот её словеса, коими, радуясь несчастью моему, встретила она меня в доме твоём, о Северус возлюбленный мой. Ты же без сознания пребывал и, увидев тебя, о брат мой, серым соделалось лицо женщины злой, ибо почитает она себя мате....
- Я знаю, отчего, да и ты тоже. Так давай не будем о женщине, оказавшейся негодяйкою таковою, что ни мне, ни тебе нелюба она.
- Как же было не сокрыться мне у себя в опочивальне после сих словес? Ведь не нашёлся я, дабы ответить женщине, возведшей поклёп на ни в чём не повинную по отношению к ней матерь мою. Хоть и невзлюбила Нывгэ тебя и задумала дурное, так ведь за то её и наказал её единственный бог Господь - Распятый Раб. И не дело Веронике Гонории вмешиваться в суд богов, даже чужеземных и странных своею единостью в вершениях своих.
Ничем матерь моя не согрешила против Вероники коварной. Она же лелеяла ненависть на груди своей и хранила её долгие годы, когда матерь моя была Госпожой наложницей у высокородного отца нашего. И не виновна покойная Нывгэ в том, что из всего племени уэскге того злополучного , по-настоящему приглянулась она одна будущему отцу моему, и забрал он её с собою и соделал любимицею. Ибо зло хранил он в сердце на Веронику, законную супругу свою, и не просто так отлучил её от ложа супружеского высокородный отец наш, но из-за того, что наследником и Господином дома придётся, верно, оставаться мне. Раз добыл ты и вызволил из плена свободного человека и чародея несмышлёного покуда Гарольдуса. Но сие же временно несмышлён он, не правда ли?
У Северуса от заданного так «по-английски» вопроса неведающего сего Квотриуса, скатилась непрошенная слеза.
Глава 32.
- Мне, одному… до самой смерти, о которой буду молить богов милостивых ежечасно,- продолжал Квотриус.
- Покровители высокорожденного отца нашего подыскали за время похода на х`васынскх` невесту для меня -молодую девицу, хоть и переспелую, двадцати трёх лет от роду из высокого патрицианского дома Сабиниусов. Я же ответил отцу, что жениться по моей воле должен ты, Квотриус, брат мой неразлуч…
- Что?! Сия женщина, коя должна по праву высокого происхождения принадлежать тебе… Ты отдаёшь её мне, недостойному полукровке? Как же такое может быть? Но это же обман недостойный, подлог!
Северус удивился про себя реакции брата на известие о возможной и, видимо, желанной для него женитьбе и погрузился в грусть и печаль, неснимаемые никоим заклинанием, хоть «светлым», хоть из Тёмных Искусств.
Значит, Квотриус полюбит женщину и покинет его, Сева. Зачнёт наследника, а Снейп был уверен, что первенец должен оказаться мальчиком, он не знал, почему, но уверен был. Род Снепиусов продолжится, а Квотриус перестанет, наконец, быть геем. Насовсем. Навсегда перестанет приходить к брату своему старшему, дабы утешить того от занятий лингвистикой с Гарри.
Ну да, к этому всё и идёт - Квотриус уже не удовлетворяется своей ролью в их интимных отношениях, из-за чего младший брат и дулся на Северуса всё это время - в итоге, больше полумесяца. Да, больше полумесяца, наверное. Ибо Северус потерял счёт дням ещё в той тряской колымаге, уж конечно, без каких-либо рессор, в корпусе колесницы, в дневных, каждодневных привалах на скудную еду, кою отдавал он Гарольдусу, и длинных, пока не рассветёт, мучительных ночах с неприступным братом. Да и не до любови там, на обратном пути, было измождённому Северусу. Ему бы хоть как-нибудь согреться об ставшую костлявой, как и весь Квотриус - остов, обтянутый кожей, спину брата, похожего на Умертвие живое ещё покуда.
Да, наверное, мачеха прошлась и по косточкам Нины, и по ставшему уродливым, а прежде бывшему писаным красавцем, пасынку, но не в её злых словах дело. Квотриус сам не восхотел видеть брата. Но Снейп не винил его, нет. Квотриусу, скорее всего, даже не передавали слова высокородного брата, приказы и просьбы прийти. Вот высокорожденный брат и умирал от голода, жажды и сопутствующего им хлада в одиночестве. Одиночные визиты Папеньки, в коих он отрывочно сообщим матримониальные планы касаемо законнорожденного погибающего на его глазах, сына и несколько визитов внезапно располневшей за время их отсутствия Маменьки... Всё это не в счёт. А брат - бастард и мучался в одиночку, онанируя по ночам и исходя воплями на весь дом, однако не приходил. Неужели же Квотриус так комплексует по поводу своей несчастливой внешности, «нестроения», как он говорил, тела и только? И это всё о нём Подумаешь, лицо потускнело и превратилось в череп, обтянутый кожею!
- Вот женится, и пусть с ним жена мается, с красавцем-то этаким…
А я злой, причём весьма, и на Папеньку с его: «Сын мой высокородный и наследник, приял ты обычаи ромейские, патрицианские. Штанов своих варварских не носишь боле. Через месяц станешь всадником, уж об этом не беспокойся… Покровители мои... и тэ дэ!«А штанов не ношу я постольку, поскольку раздели меня рабыни - знахарки по высшему образцу, ну, извиняюсь, по патрицианскому обычаю. Я же был не в том состоянии, дабы противостоять женщинам назойливым».
Как будто я беспокоюсь, я и без ваших титулов - граф. А потом от Паеньки нежданное-негаданное: «Ну, хорошо, оденься хоть в варварские штаны свои невиданные, не из оленьих шкур, кои варвары - бритты носят. Но молю тебя, прими в супруги себе девицу чистых ромейских кровей, голубицу непорочную Сабиниус Адриану Ферликцию, раздели с ней Пенаты и Лары». Я его оборвал, разумеется, да даже почти в грубой форме, передав уж какую угодно, только не непорочную, девицу брату своему названому. Я женщины не хочу, а ему не привыкать - не всё же с Каррой трахаться, этой жирной, старою развалиной. Пусть натешится молодым, свеженьким ещё, ,можно сказать, почти не тронутым ни на одной домашней или же публичной оргии телом.