Душа-то у этой Адрианы погаже будет, чем у той же глупой, но непорочной и чистой в помыслах Карры, хранящей, а, может, уже и нет, ибо память варваров коротка, но... злопамятна Значит, помнит до сих пор эта Карра, что с нею выделывали солдаты Грёбанного Кесаря. А в отношении этой Адрианы Ферфикции или как-то так, то ромейское воспитание подразумевает дурные, распущенные нравы. Вот только мне попался неразвращённый молодой человек, и то, скажи Мерлину и Моргане грамерси, Сев.
Да хоть обграмерсикайся, а Квотриус уже заглотил наживкув виде девицы, старшей его. Ох, кажется мне, не состоится этот Союз. А спрошу-ка я Квотриуса прямо, без обиняков насчёт этой невестушки:
- Что же, примешь ли ты девицу сию в супруги, предложенную и подложенную фактически тебе, мой Квотриус?
- О, северный мой ветер, преяро обжигающий хладом голоса, жалящий недобрым взглядом больнее, нежели острие гладиуса, больнее, нежели карающий металл спаты, знаешь ты, что люблю я только тебя, и тяжко мне становится при мысли о женщине, коей нужно будет зачать дитя, но… И женюсь я только ради тебя.
Чтобы ты смог родиться в своём времени. Не можешь же ты быть предком самого себя, значит, заменю я тебя на супружеском ложе, хотя и сделаю сие без удовольсьтвия какого-либо, лишь бы добиться отдачи от женщ... девицы сей, дабы зачала она поскорее и оставила бы в покое меня, полностью предоставив тебе,. Конечно, коли не побрезгуешь мною ты, о брат мой возлюбленный, великодушный, лишь ради зачатия наследника, коий положит начало роду твоему. Мною, измаранным женщиною.
- Нет, вовсе не такой я женоневистник, как думаешь ты обо мне, о Квотриус мой. Только мой! Единственный!
Последние фразы были произнесены довольно Квотриусом спокойно и рассудительно за исключением одного заикания - верно, брат и не рассчитывал, что ему - полукровке - достанется честная девица.. Словеса было произнесены так, словно у Квотриуса была масса времени, чтобы обдумать столь неожиданный поворот судьбы. Но внезапно он нежно простонал:
- Се-ве-ру-у-с-с! Молю тебя, пока ты будешь ещё … здесь, не откажи мне в близости с тобою, только, как захочешь ты, и пускай буду я снизу, меня не волнует более сие, лишь бы был ты со мною. Ибо ты - лампада души моей, невиданный цветок, расцветший в сердце моём, прекрасный, мудрый, священный ворон, ветер северный, непостоянный, то окутывающий тело и заключающий его в оболочку некую, будоражащую кровь, то язвящий насквозь, обжигающий кости даже, ты - любовь моя единственная, на всю жизнь. Единственная любовь моя, единственная...
Он всё повторял, словно бы в забытьи некоем, охватившем его душу и тело, околдовавшем его разум, и он продолжал в исступлении:
- Молю тебя, Се-ве-ру-у-с-с!
- Да будет по слову твоему Квотриус. Мы любим друг друга более, нежели плотски, как полюбишь ты супругу свою, но и всем сердцем, более того скажу - всеми нервами своимм, со всею страстью. И постараюсь я не ревновать тебя к ней, - добавил улыбающийся, скрепя сердце, Северус.
Буду, ещё как буду изводить себя в те часы, когда будешь ты с женщиной. Я-то знаю себя!
Буду мучаться приступами ревности, буду метаться, как загнанный в клетку абсолютно дикий волк - грязное животное для `хвасынмкх`, но не для меня собственной персоной, ибо громадным волко оборачивается друг мой Ремус в времена Доброй Полной Луны. И стану я метаться по своей спальне, как по клетке, буду в кровь разбивать костяшки пальцев о шероховатые, лишь белёные стены, чтобы заглушить боль душевную злосчастную хоть на немного…И так продолжаться будет, пока не вернёшься ты от женщины, не раз познанной тобою к несчастью моему...
Надо срочно переключиться на иное, скорее, на иного.
- Скажи мне, где проводит время Гарольдус? Водили ли его рабы в термы?
- Не ведаю я ничего о об свободном человеке, сём, как называешь ты сего раба, бывшего раба гвасинг - достаточно резко ответил брат, отлбросив стул даже в сторону.
Он снова изменился в лице и стал похож на непохороненный труп, лежавший на поле сражения не менее трёх долгих суток, но, может, и несколько дольше.
Так обезобразила всё тело Квотриуса с поистне страшным сейчас лицом, выпирающей грудиной и неестественно впздувшимся. животом, который, кажется, начали изъедать трупные черви, как самое вкусное - киш-ш-шки.
- Видимо, обретается в свободной опочивальне наверху.
Но незачем тебе думать о нём, он сам - чародей, значит, и за себя постоять сможет, ведь у него есть волшебная палочка, сам и в термы сходить может, только дорогу спросит. И зачем давать ему, негражданину, рабов в сопровождение? Ибо сие против правил города Сибелиума - давать в провожатые...
- Да понял я тебя уж. Не хочешь ты, о Квотриус, дабы загрязнил воду терм твоих излюбленных сей человек, чрезвычайно грязный и с животными в волосах.
- Нет, не ходил я ни разу в действительно излюбленные термы, но не из-за грязи человека сего свободного, а лишь ради внешности моей заперся я в опочивальне своей и только лишь мочалом мылся в кадушке, кою предоставили мне рабы кухонные, грязные, прокопчённые, но лишь они одни имеют доступ ко мне сейчас. Лишь им, уродам среди рабов иных, оставил я доступ в опочивальню свою.
- Пойми, о Квотриус мой, лампада души моей, Гарольдус... здесь не ведает иного языка, кроме примерно сотни слов из говора х`васынскх` его племени, вернее, племени, в котором был он рабом. Он пока и остаётся рабом по натуре. И это весьма прискорбно. Мы должны больше заниматься с ним языками - ты - родным, свои, ибо египетский или греческий, в коих ты превзошёл всех в доме сём, включая и меня, и я - своим родным, англским, ибо это есть и его родной, прирождённый язык, а латыни он и вовсе не разумеет.
Пока… живём мы среди ромеев, считаю я, стоит ему узнать и латынь благородную, дабы с гражданами - неважно, с плебсом ли, с высокорожденными патрициями ли, сумел он, не опасаясь ничего, завести беседу.
- Прости меня, о, Северус, но, ежели только супротив воли и желания моего прикажешь ты, как Господин дома мне, как подвласному тебе домочадцу свободному, заниматься с… Гарольдусом, только тогда не смогу я отказаться. Иначе да не подступлю к нему на расстояние стрелы полёта.
- Но отчего, о Квотриус, оплот сил моих ? Хотя… Давай-ка, оставим разговор сей, ибо чувствую - к добру не приведёт он. А я и сам могу обучать Гарольдуса обоим языкам. Не трудно мне занятие сие, ведь я есть учитель.
Но об одном только очень прошу - узнай, не в каморе ли для рабов обретается Гарольдус по гнусной ошибке Таррвы? И если недоразумение сие свершилось, то пускай отдадут ему опочивальню матери твоейи усопшей, и без того ныне пустующую, лишь место последнее занимающую богатым, но, увы, уже невостребованным убранством своим роскошным, насколько видел я..