Как я мог оторваться от его прекраснейшего члена и не выпить всё семя брата моего, звезды моей неотмирной, звезды путеводной, оплотом основ моих, Королевы моей из Высокой Алхимии ? Что, к Мордреду в зловонную пасть, произошло со мною?! Как я мог не удовлетворить до конца - о, какая неожиданная двусмысленность! - нежного, тихого, терпящего все мои гнусные выходки брата? О каких я выходках? Да о начале нашего с ним интимного общения, когда я похотливо расставался, ночь за ночью с невинностью, теряя её постепенно, за счёт красивого, такого молодого «Братика». Это было похоже на то, как если бы Квотриус своими ласками и услаждениями плоти моей словно вынуждал меня снимать некие плотные одеяния - футляры, прежде заковывавшие меня в бесчувственную коробку, слой за слоем. Разматывая, словно спелёнутую мумию, он освобождал меня и открывал горизонты поистине великой любви между нами.
А я ведь воспринимал «Братика» с пренебрежением, пользуясь им, словно бы человекоподобным эрзацем! А он так любил меня уже тогда… О Мерлин веблагой и Моргана пресветлая, о боги мои прекрасные, как же мне сейчас стыдно за то, давно, уже с месяц, как произодшее, но какой насыщенный месяц!
Только раз, под дождём, заодно с накопившимися на теле потом и грязью жаркого начала сентября, Северусу показалось, что смыло и всю похоть из разума и сердца, оставив чувство сильное, незамутнённое. Однако, это только показалось, несмотря на неистовые»кухонные» ласки, расточаемые Квотриусу. Всё равно Северус, не огляыдываясь на свои обещания, не любил ещё Квотриуса. Но лишь со следующей за той дождливой, в следующей ночи перестал он вдаваться больше в подробности его с Квотриусом кровной связи сквозь века, на самом деле их разделявшие и ещё разделящие… потом. Признал он предка своего всем сердцем, как брата родного. Но ещё далеко было до света мириада звёзд в его влажном, хранящем милую сердцу Северуса, темноту, взгляде.
Да, они убивали многих, но только мужчин и принявших оружие подростков лет от пятнадцати, когда у х`васынскх` принято браться за настоящее, но не тренировочное оружие. То есть, фактически, убивали военных противников. Они же скороспелые, эти Истинные Люди, Правящие Миром, не то,что даже узскх`ке. Братья не гонялись, как оголтелые, по стойбищу за новыми рабами, не трогали женщин и юных, по ромейским меркам, мужчин лет одиннадцати- пятнадцати, они были по возможности гуманными в этом грязном походе. Но только в начале его, до убийств, вынужденных, зажглись небесным светом очи возлюбленного… брата. С тех пор и сияют так, даже… в этой жутковатой, страшноватой «маске» мертвеца, не преданного земле вовремя.
Виновен ли на серьёзном уровне зельевар в том, что Квотриус, хоть и исцелился полностью физически с помощью Стихий, но «потерял лицо», не справился с Их необычайною мощью, и они обезобразили его в отместку? Он не знал, не был уверен. Но многое говорило «pro», а не «contra» его несомненной, нежеланной, таковой несуразной вине, вине с нежеланием покарать брата хотя бы за что-либо.
Да, инициатива призвать Стихии исходила от него, Северуса, но он сам не смог бы воплотить её в реальность,как бы ни хотелось ему. Ведь Северус - вовсе не маг Стихий в отличие от возлюбленного младшего брата, в котором этот редкостный раздел магии так разбушевался, что только «Ой, мама!» или же «Ура!» кричи. Скорее, для Квотриуса, как волшебника совсем ещё юного, несмышлёного, оказалось невозможно сдержать их порывы и жар. Да, выходит, это всё же Снейп переоценил возможности брата своего. Так Северусу и платить ему отныне только добром за причинённое, быть может, ещё нескоро, но уничтожащееся, как ему верилось, уродство перед глазами людей. Уродства внешнего, не душевного, отнюдь, как говорится на латыни благородной. Уродства для тех, кто не знает брата Северуса, самого ничуть не изменившегося в лице своём странном, некрасивом, не бриттском и не ромейском, но словно у тех финикийцев, кои обслуживают всех пятками и задницами в термах Сибелиума, маленького такого городка у большого моста через бурный Кладилус. Никто не знал Квотриуса с такой стороны, как высокорожденный брат. Ведь видел же брат сей в проклятом «зеркале», как неоднократно менялся Квотриус от живого мертвеца до прекрасного, безумно желанного, за сегодняшние многочасовые ласки и двукратные соития, наконец-то равноправные, без этих ненавистных душе Северуса топов и боттомов. Так надоела эта глупая геевская традиция разделения на актив и пас...
Надоела, пора сменить пластинку...
- Ах вот, что мне не понравилось! Вот почему был я зол на весь мир, но обделил вниманием и усердием родного мне человека! Даже на его заслуженное семяизвержение, его достойное завершение нашим любовным игрищам...
Это всё Поттер - его волшебная палочка послужила индикатором инфери в Квотриусе, отчего и пришлось выгонять тварь таким жутким способом, испугавшись Квотриуса-говорящего-жестокие-слова. Но без палочки Гарри я бы так и не додумался, отчего так покраснел его шов, нанесённый мною со всей стерилизацией и чистотой, почти клинической. Такой, какую только можно получить в этом столетии, когда на Альбионе не знают ни ватных тампонов, ни настоящего медицинского спирта.
А на этого Поттера вечно кто-нибудь лезёт, да всё ж здоровенные мужики, хоть один из них, вроде,как импотент и всадник одновременно, а благодаря втрому и остался жив, а второй - никому, кроме друзей, не нужный солдат, блядь, Божественного Кесаря, а потому остался мёртв и, судя по дивному аромату, его сожгли на территории лагеря. Вот тошнотище-то!
Но неужели я за неприязнью к… Гарри не вижу его… красоты? А остальные видят. А так, мордашка вполне аглицкая, только чумазая слишком, чтобы «красоты» разглядывать. Да, необычная для этого времени потому, что английской волшебной нации принадлежит Гарри, а не как я... Ни здесь вам здравствуйте, ни там вам спасибо. Никто не будет грамерсикать.
Но нет, не буду больше об этом. Это «приключение» с Поттером, из-за которого пришлось убить ещё одного, ни плохого, ни хорошего ,просто усталого человека, захотевшего расслабиться, собрата по оружию, привело к тому, что я и позабыл, с… чего начались наши ласки и любовные игры с возлюбленным, звездооким моим Квотриусом.
Он был во мне, и мне не понравилось быть снизу. Совсем.
Но, с другой стороны, незадолго до этого я поклялся себе, что буду любить Квотриуса так, как… он захочет, не я. А своё слово граф Снейп должен держать твёрдо. Но ведь это означает только полнейшее ухудшение наших отношений. Я буду стоически, на сей раз действительно стоически - опять эти дементоровы стоики, будь они все семижды и восьмерижды прокляты! - переносить всё, что бы ни пришло в голову Квотриусу, а сам буду медленно копить злобу на него. Я ведь себя хорошо знаю и насилия не потерплю. Ни от кого.