приближался комендантский час, но никто не хотел расходиться.
– Может быть, потанцуем ещё, если твой отец позволит, – обратился Иван Земнухов к Стеценко.
Тот согласно кивнул, вышел из комнаты и вскоре вернулся с довольной улыбкой:
– Отец разрешает. Потанцуем ещё!
И ещё полтора часа пролетели как один миг. Ребята опомнились уже почти в одиннадцать вечера. И конечно, распрощавшись с гостеприимным хозяином, хлопцы отправились провожать по домам девчат. Шли гурьбой, шумно, весело, наполняя ночные улицы говором, смехом, напевами, перезвоном струн.
Полицейский патруль в первый раз остановил дружную компанию вблизи Базарной площади.
– Мы в гостях у сына господина бургомистра были, у него сегодня день рождения! – гордо заявил Иван Земнухов полицаям, и те без единого слова пропустили друзей сына господина бургомистра. Видимо, Стеценко старший позаботился предупредить в участке, чтобы припозднившихся гостей не задерживали. И пока участники вечеринки со всеми взаимными проводами и прощаниями добрались каждый до своего дома, ещё дважды за эту ночь патруль останавливал их, но тотчас же и уступал дорогу.
До своей хаты Виктор добрался только за полночь. Мать и отец, оставив дверь не запертой, уже спали. И его веки мгновенно сомкнулись, едва голова коснулась подушки. Всё закружилось, и он провалился в сон.
Виктор вдруг опять очутился среди танцующих пар, кружась с Верой всё под те же с детства знакомые звуки, словно никуда и не уходил с сегодняшней вечеринки. И вот они несутся вдвоём так стремительно, что кажется, ещё чуть-чуть – и оторвутся от пола, и поднимутся, и полетят. Но тут Вера вдруг смотрит на него так пронзительно своими большими голубыми глазами и говорит с ослепительной, но неискренней улыбкой, при этом горько качая головой: «Мне тебя очень, очень жалко!» И как только Виктор слышит эти слова, он обнаруживает, что кружится один, держась руками за воздух, а белокурой девушки как не бывало. Он кружится, и пары вокруг него тоже кружатся, но музыка больше не звучит; какая-то сплошная тишина наваливается непомерным грузом, и кружение уже подобно механическому вращению пластинки. Виктор знает, что для остановки этого механизма нужна живая музыка, и он принимается искать свою мандолину; ищет её повсюду и нигде не находит. Ему становится страшно оттого, что без своей мандолины он не сможет остановить эту круговерть, в которую затянуло столько ребят и девчат. Круговерть несётся как бешеная карусель, пары мелькают, стремительно сменяют друг друга. Тут Виктор видит, что Ольга танцует с каким-то неизвестным типом, который кажется ему подозрительным. Вот она склоняется к уху этого типа и что-то ему нашёптывает. Тип похож на студента, завербованного царской охранкой, он одет в студенческий сюртук, застёгнутый до самого подбородка. Он слушает и кивает, а из-за спины его вдруг выходят полицаи. Целая толпа полицаев окружает Виктора. Он пытается вырваться, но их слишком много. Они заламывают ему руки за спину. Он перестаёт сопротивляться в надежде, что и они остановятся. Но вместо этого Виктор чувствует, что ему выламывают пальцы. Он чувствует дикую боль и понимает, что означает сопровождающий её хруст: ему сломали пальцы, и он уже больше не сможет играть. А круговерть продолжает нестись обречённо механически, и её уже невозможно остановить. Виктор видит, как Ольга снова склоняется к уху своего партнера. Вот сейчас со всех сторон на ребят набросятся полицаи. Виктор кричит от ужаса и просыпается. Но вынырнуть из сна надолго ему не удаётся, и он снова проваливается туда, где его подстерегают цепкие вражеские руки. По счастливой случайности на этот раз ему удаётся от них увернуться. Он вдруг оказывается на квартире у своего ворошиловградского друга Николая из дома на площади Ленина. «Забери приёмник! – требовательно обращается к нему Николай. – Немедленно забери! Если они его найдут, будет поздно!» «Заберу, – обещает Виктор, – обязательно заберу». И он видит степь, и ведущую через неё дорогу, и свой предстоящий путь. Но это на поверхности сна, там, где даже понимаешь, что спишь, а на глубине его по-прежнему поджидают полицаи, чтобы сразу схватить за руки и переломать все пальцы.
«Надо сходить в Ворошиловград, – думает Виктор уже наяву. – В дом на площади Ленина. И на Коцюбинского тоже. Может быть, есть новости от Надежды Фесенко. Немедленно сходить в Ворошиловград к ребятам!»
Радиоприёмник
Виктор вышел ещё до рассвета. Когда начало светать, он был уже в степи. Принялся накрапывать дождь. Утро хмурилось, хмурилось, а к полудню небо совсем затянулось. Капли становились всё крупнее и чаще. В какой-то момент полило как из ведра. Но, как это часто бывает, ливень вскоре стих. Виктор вымок до нитки. А в тех местах, где дорогу размыло, грязь налипала к подошвам ботинок.
Идти было тяжело. И то, что жара сменилась наконец сыростью и прохладой, ничуть не радовало. Виктор плохо спал минувшей ночью, и путь выматывал его, но он не останавливался, не давал себе отдыха. Он знал, что стоит чуть расслабиться, и его разгоряченное тело под мокрой одеждой остынет быстрее, чем он успеет это заметить, а холодный степной ветер сделает своё дело. Болеть сейчас было не ко времени. Виктор чувствовал, что если пожалеет себя, то обязательно заболеет.
Такой тяжёлой дороги из Краснодона в Ворошиловград у него ещё не было. Напрасно он надеялся, что, пока доберётся до города, штаны и рубашка на нём высохнут. Вечером снова полил дождь. В Ворошиловград Виктор вошел, словно его только что выполоскали, а выжать забыли. В его ботинках при каждом шаге громко хлопала вода.
Сначала он хотел зайти к Светлане на Коцюбинского. Но чем ближе к цели, тем сильнее охватывало его какое-то странное чувство. Тяжесть и холод в животе всё усиливались, до тошноты. Виктору казалось, что если бы не пустота в желудке, его непременно бы вырвало. Как хорошо, что за весь день во рту у него не было ни крошки! Его одолевал какой-то животный страх, необъяснимый и неодолимо властный. Ноги Виктора отказывались нести его к дому на Коцюбинского. Тогда он сказал себе, что зайдёт сначала в дом на площади Ленина.
Николай сразу открыл на его условный стук, будто ждал за дверью. Очевидно, он заметил Виктора в окно.
– Входи скорей! – Николай схватил его за руку и буквально втащил в квартиру. – Нам повезло, что дома никого из посторонних! Где это ты так вымок? Снимай рубашку, я тебе сейчас сухую дам. И брюки тоже. Тебе надо обсушиться.
– Я ненадолго, – решительно заверил его Виктор. – Просто заглянул на минутку узнать, как у вас дела, и сразу