Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

своего нарядилась.

– Непонятно говоришь, Аннушка.

– Подумай ладом, может, поймешь.

– Думать мне недосуг. Куда бы не подалась, одну тебя не отпущу.

– Сама хотела тебя с собой позвать. На празднике возле меня только одна и будешь.

– Какой, голубушка, праздник? Ночь на воле. Лучше завтре поутру съездим. Куда бы не поехали, сейчас везде ночь. Люди скоро спать улягутся.

– Не спорь со мной. Ежели дорога тебе, то садись в тарантас.

Старуха, сокрушенно вздыхая, села в тарантас, следом села Анна, и вороной горячий жеребец взял с места…

* * *

Не чувствуя удержу, конь шел размашистой рысью по сырой дороге. Из-под копыт в стороны разлетались брызги воды, блестевшие под луной.

Ехали по лесной дороге уже больше трех часов. Старуха, прижавшись к боку плетенки, покряхтывала на ухабах. Дорога вилась лесом, перебигая через мосты, овражки, речки и, не узнавая ее, старуха наконец спросила:

– В какое место катим? Что-то этой дороги не упомню.

– Ты по ней не езживала. На свою свадьбу тебя везу.

Старуха размашисто перекрестилась.

– Не крестись, родимая! Разум я не утеряла. Верно говорю, что везу тебя на свою свадьбу.

Анна прикрикнула на лошадь и та, прижав уши, побежала быстрее.

Вскоре из-за поворота показалась деревня. За тарантасом, заливаясь громким лаем, побежали собаки, проводили до самой околицы, а за ней в ложбинке замигали огоньки прииска. Анна остановила лошадь у конторы. На сложенных бревнах сидел старик возле костра. Анна спросила его:

– Хозяин дома?

– Куда денется. Видишь, свет в окошке, выходит, не спит.

– Скажи ему, чтобы гостей встречал.

– Кто такие будете?

– Не признаешь?

Старик, сняв шапку, подошел к тарантасу.

– Разглядел?

– Анна Петровна! Какая оказия, издалека-то мне невдомек, что ты пожаловала. Плоховато зырить стал на свет Божий.

Услышав разговор, из конторы вышел Петр Кустов и, увидев Анну, побежал к тарантасу.

– Что случилось, дорогая?

– Помоги на землю ступить, Петя.

Анна вылезла из тарантаса и, положив руки на плечи Петра, сказала:

– Теперь целуй.

– Аннушка!

– Да целуй же, Петя. Женой к тебе приехала.

Оправившись от растерянности и удивления, Петр поцеловал Анну. Обнявшись, они пошли в контору.

Старик караульный, почесав затылок, надев шапку, смотрел на старуху в тарантасе.

– Чего глядишь? Сколь затылок не чеши, а Аннушка правду сказывала, что на свадьбу меня привезла.

– Экая оказия произошла с хозяином. Стало быть, муж он Волчицы?

– Стало быть, так. Порознь сколь годков жили, а тепереча вместе. Пособи земли коснуться.

Караульный помог Семеновне вылезти из тарантаса.

– Ну, молодец. Хоша я тебе не невеста, но приехала сюда по своей воле. Укажи доброе местечко, чтобы могла лежа ночь скоротать, а главное, от ухабов на вашей лешачьей дорожке кости в себе сызнова по-правильному сложить. Сеновал водится?

– Как не быть сеновалу. Живем не по-бедному.

– Ну вот и веди к сеновалу. На сене-то я отлежусь…

Глава XV

1

Лето протаптывало тропы августовской поры. На лугах зароды и стога сена, а на пряслах вокруг них сплетничали сороки.

На приисках под смех и плач людской жизни отмывали от грязи золото, а безысходность этого извечного надрыва трудового быта складывали только тоскливые напевы гармошек.

Лето стояло ведренное, но засухой народ не пугало, ополаскивая землю дождями, а то и грозами…

Перед полуночью в лесной глухомани ожила та таинственная тишина, когда даже веточки валежника перестают похрустывать под бойкими лапками ежа.

Заповедный лес обжал со всех сторон озеро. Начисто спрятал его от людских глаз. Вдался в озеро мыс клином и держит его, озеро, в своих водяных ладонях. На мысу пчелиное хозяйство деда Пахома. Лесная пасека. На замшелых стволах лесин среди рогатых сучьев навешаны колоды ульев. Стоят они и на земле среди валунов-катунов в густой перепутанной траве. Среди них на пригорке почерневший от древности сруб часовенки, окруженный березками, будто девичьим хороводом.

Высокое небо опутано тенетами звездного мерцания. Шар закатной луны уже притушил серебристый блеск света, сменив его на тусклый отсвет стынущего чугуна, вылитого из доменной печи. Остывает луна. Не светит. Не украшает колдовством природу, застилая ее ковровыми узорами, сплетенными из бликов света и теней.

Туман над озером стелется слоистыми вуалями. Просвечивая сквозь них, отражение луны не полощется в воде, а висит над ней в переливах искрометной сырости тумана.

У самой воды валуны в осоке и камышах. Тропка среди них к плоту, к которому привязана лодка, промявшая собой дорожку среди кувшинок.

Под лапами ели на валуне в плюще серого мха дед Пахом. Несет дозор. Возле его избы люди собрались на тайную сходку. Место на мысу глухое, но все равно зоркий глаз нужен, потому у полиции тоже водятся глаза. Пахом староват через меру, хотя высок и жилист. Седым волосом на голове и в бороде богат, да и волос в них крепок, потому в зубьях гребешка, выдираясь, не застревает. Накинут на плечи старика овчинный полушубок. Возле воды телу ознобно, кроме того, привычка у Пахома к овчине, редко скидывает с плеч полушубок даже в жаркие летние дни. Летом бороду заплетает в три косицы, чтобы не мешала в работе с пчелами.

Возле избы Пахома уже через сажень лесная дремучесть. Горит перед избой костер. Зажжен больше для дыма. Мошкара в это лето лютая.

Под двумя подслеповатыми окошками завалинка. На ней Рязанов и Бородкин. На ступеньках крылечка молодой Егор Корешков, инвалид, потерявший левую ногу в Русско-японскую войну. Теперь сторож у паровых котлов на Серафимовском прииске. На Егоре выгоревшая когда-то черная косоворотка, к ней на груди приколот серебряный Георгиевский крестик. На пороге в сени сидел Сорокин. У костра то появлялись в отсветах его пламени, то терялись в темноте Людмила Косарева, Паша, Лидия Травкина и Кесиния Архиповна Рыбакова, появившаяся на приисках в облике странницы с кружкой для сбора подаяний на украшение какого-то Божьего храма.

Беседу ведет Рыбакова, кратко знакомя товарищей с решениями, принятыми на Первой уральской областной конференции РСДРП(б) в Нижнем Тагиле. Она особенно подчеркивает необходимость введения строгой революционной дисциплины в работе подполья на промыслах. Слова Кесиния Архиповна произносит колючие, холодные, неоспоримые, идущие от разума.

– Царскому правительству теперь больше всего надобны любые рабочие беспорядки. А для чего ему они надобны? Для того, чтобы, придираясь к ним, устанавливать против нашего брата новые законы закабаления. На заводах добиться этого труднее. Заводский рабочий люд уразумел силу своей спайки, но зато на приисках и рудниках у всяких царских слуг еще водится зацепка, что на промыслах у людей меньше грамотности, да и сама трудовая жизнь позволяет народу развихляться разумом. Иные как судят: зло обидчику с кокардой