Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

class="p1">– Проклянете. Но я не боюсь.

– Мать просит тебя, доченька.

– Вы мне чужая. Мать, но совсем чужая.

– На коленях стану тебя просить.

– Встаньте! Неужели вам не противно унижаться?

Анна, стоя на коленях, просила:

– Уезжай отсюда. Он тебя забудет.

– Мы завтра вместе уедем. Не оставлю его погибать в вашей трясине. Не намерена ради вас лишаться счастья. У меня хватит сил защитить свое счастье даже от вас.

Анна встала с колен и сурово спросила:

– Хватит сил, говоришь, защитить счастье от меня? Думаешь, у меня не найдется сил защитить Михаила от тебя?

– Защищайтесь.

– Мария!

– Защищайтесь! Торопитесь! Утром будет уже поздно.

– Маруся!

– У вас нет сил заставить его поверить в вашу любовь. Он верит сейчас в мою. Для чувства нет матери и дочери, а есть женщины. Его воля опутана волей моего чувства. Это жестоко. Знаю об этом. Мне тяжело видеть горе, которое причинила вам. Но если бы Михаил любил вас, а я была на вашем месте, то не просила бы, перенесла бы боль и страдание молча, во мне выше всех чувств гордость.

– Нет у тебя гордости, если воруя попалась.

– Вы не поймали меня. Почему не вырвали его из моих объятий?

– Воровка!

– Пусть будет так. Оставьте меня в покое, или уйду.

– Никуда не пущу.

– Меня нельзя остановить.

– Заставлю слушаться.

Мария нервно засмеялась. Анна заслонила дверь. Мария пошла к двери.

– Пустите!

– Мария.

– Пустите! Не могу отказаться от Михаила. Я такая, другой быть меня никто не научил. Вашу ласку только теперь узнала.

Анна приникла головой к косяку двери и, слабо вскрикнув, упала на пол, громко разрыдалась. В горнице появилась Семеновна и строго сказала Марии:

– Уйди на крыльцо. Сама ее успокою.

Мария ушла. Старуха опустилась перед Анной на колени.

– Аннушка, я это. Подымись. Ляг пойди. Реветь не переставай. Выплачь горе. Только встань. Дай помогу.

Анна, приподнявшись на руках, оглядела горницу.

– Маруся где?

– На крыльце.

– Не обидела ты ее чем?

– За что мне ее обижать?

– Она не виновата. Сама я от всех правду утаивала.

– Ни на ком нет вины. Чувство любовное иной раз вредом для души оборачивается. Ляг в постель.

Анна покорно поднялась на ноги, попросила старуху:

– Никому ничего не говори.

– Да разве не понимаю, Аннушка.

Старуха увела Анну в опочивальню, уложив в одежде в постель, вышла на крыльцо, позвала:

– Маруся!

– Что, бабушка?

– Сделай милость, уезжай поутру пораньше. За матерью я сама пригляжу. Плачет сейчас, а это хорошо. Как только светать начнет, велю коней запречь. Не гоню тебя, так для всех лучше будет. Умная ты девушка, а чутья душевного в тебе мало ютится. Только выговаривать тебе об этом не мое дело. Сама поймешь, придет время…

5

На рассвете гроза стихла, но дождь не прекратился.

Семеновна сама распахнула створы ворот. Из темноты двора рысью выбежала гнедая пара, запряженная в крытый экипаж. Мария и Болотин уехали. Старуха на дожде долго стояла у раскрытых ворот. Заперев ворота, вернулась в кухню. Поставила самовар. Сходила в горницу. Прислонив ухо к двери Анниной опочивальни, прислушалась. Приоткрыв дверь, заглянула в комнату, увидела, что Анна крепко спала. Вернувшись в кухню, подкинула в самовар углей, разбудила спавшего на палатях Васютку. Мальчик тотчас спросил:

– Кто это уехал от нас в эдакую рань?

– Маруся с Михаилом Палычем.

– Пошто же?

– Понадобилось. Отгостили. Чего на меня бычком глядишь? Отгостили, говорю, и все тут.

– Вот так?

– Именно!

– Да я с ними не простился.

– Не успел, значит?

– А матушка где?

– Спит.

– Не проводила их?

– Ох и говорун же ты, Васютка. С вечеру она с ними простилась.

– Дожжит на воле?

– Мокреть.

– В ненастье уехали. Видать, торопились?

– Помолчи. Штаны скорей надевай. Твоя какая забота. Тарантас-то крытый.

– Все одно надо было переждать.

– Совета твоего забыли спросить.

– Куды уехали-то?

– На кудыкину гору с медным запором, для коего у твоего носа ключа нет.

Спускаясь с полатей, Васютка, держась за их край руками, перевернулся, как на трапеции, и спрыгнул на пол. В кухню вошла Анна.

– Доброе утречко, маменька.

– Встал уж?

– Маруся с учителем недавно уехали.

– Знаю. Занемогла я.

Семеновна приказала мальчику:

– Сбегай, Вася, в погреб за молоком. Смотри, слизывая сливки, пальцы в кринках не полоскай.

– Зря в таком безобразии обвиняешь, – оправдался мальчик и ушел.

Анна села на лавку возле стола. Спросила:

– Уехали?

Старуха молча кивнула головой.

– Во рту все пересохло.

– Сейчас чаю попьешь. Вместе будем пить.

– В непогоду и то уехали.

– Не думай про то. Сама их проводила.

– Чего сказали тебе?

– Ни единого словечка.

– Чудно мне. Уехали, а душа моя по ним не болит.

– Так и положено. Когда руку кипятком ошпаришь, она сразу не болит, опосля болеть зачинает. Твою душу кипятком горести ошпарило.

– Потом, говоришь, заболит?

– Обязательно, но ты рассудком ее полечишь.

– Не смогу такую боль перенести.

– Должна! Мы, бабы, так и сотворены, чтобы всякую боль осиливать. Должна, Аннушка! Хотя после твоей боли, как после оспы, на душе шадрины останутся…

* * *

После полудня дождь прекратился, выглянуло яркое солнце. Напившись утром со старухой и Васюткой чая, Анна снова легла в постель. Старуха просила Лукерью поглядывать за Анной, объяснив, что та недовольна скорым отъездом дочери, а сама боялась, чтобы Анна сгоряча не сотворила чего неладного.

За обедом Анна была спокойна, даже бледность сошла с лица. Рассказала старухе и Лукерье, что Луганин доверил ей присмотр за своими приисками. Поэтому она к осени переберется в Златоуст. А заимку оставит на попечении Катерины с Дуняшей.

Разговор Анны старуха слушала с тревогой, думала, что она бредит. Не спуская глаз с Анны, она хотела по глазам прочесть подтверждение, что рассудок Анны все же не выдержал горя и она стала заговариваться. Но на удивление старухи глаза Анны были прежними, ясными и снова властными, только веки их припухли от обильно пролитых слез. Заметив растерянность старухи, Анна, встав из-за стола, крепко ее расцеловала.

– Вижу, родимая, напугалась моего рассказа. Со мной будешь в Златоусте. Мне без тебя нельзя. И ты, Луша, со мной будешь. Мы неразлучные.

– А я, маменька? – спросил Васютка.

– А сын всегда при матери. Пойдем, Луша, погуляем возле озера. Расскажу тебе кое о чем…

* * *

Вечером, когда Тургояк-озеро отливало серебром под лунным светом, Семеновна, все еще тревожась за душевный покой Анны, сидела на крыльце. Старуха, услышав, как отворились ворота, обернувшись, увидела, как вышла Анна, одетая в лучшее праздничное платье черного муарового шелка, ведя под уздцы запряженного в тарантас коня.

Подведя лошадь к крыльцу, подошла к старухе.

– Куда ехать собралась? Да и нарядилась.

– Ради праздника