есть что у него их немерено, и что он «сидит здесь совсем не для этого». Я в этом месте беседы покосился на диван, показывая, что вполне понимаю, «зачем он здесь сидит». Дело продвигалось в правильном направлении, было видно, что шеф готов на уступки. Для закрепления сделки я, подняв указательный палец вверх и кивнув на потолок, сказал, что если ему потребуется моя помощь, то он вполне может на нее рассчитывать и что Аделина в любой момент свяжет его со мной. Степан Степаныч после этого сказал, что, «конечно-конечно, по такому случаю пусть отдыхает» и что он «лично всё оформит как надо». Мы затем расшаркались и разошлись вполне удовлетворенные друг другом. В результате Аделина и я получили неделю свободы в пределах Сусуманского района, однако главное было в другом. Отныне шеф не только оставит ее в покое, но и будет защищать от притязаний других — в этом я был глубоко убежден. Я сказал Аделине: «Если теперь крепость падет, то исключительно вследствие предательства внутри самой крепости», а она в ответ еще раз обозвала меня невежей.
Банальное, но вечное: как мало человеку нужно для счастья! Как относительны условия, при которых наступает ощущение полного счастья! Я вспоминал, как мы с Аделиной мчались по Приморскому шоссе в Ленинграде в ту ночь нашего первого свидания, какое незабываемое чувство гармонии и радости бытия распирало меня тогда. И вот теперь мы трясемся по пыльному Колымскому тракту в кабине Пашиного грузовика, и я вижу — сейчас то же самое происходит с Аделиной… И ничто не может убить в ней это чувство.
Дорога вьется по обширной долине вдоль берегов бурных каменистых рек, взбирается на невысокие перевалы и вновь сбегает вниз. Природа здесь не лишена красоты и даже величавости. Повсюду на горизонте невысокие горы, мягкая волнистая линия сопок разных размеров и цветов. Те, что поближе, — зеленые; те, что подальше, — фиолетовые. В пасмурную погоду это напоминает пейзажи Рокуэлла Кента. Если подняться на сопки по горной дороге, то они походят на предгорья Карпат, только растительность не такая обильная, как на юге, и очень много засохших деревьев, убитых мерзлотой. В солнечную погоду вокруг довольно яркие краски, зеленые луга и болота, поросшие неяркими северными цветами золотистого цвета.
Слева и справа от дороги прииски, поселки золотодобытчиков, стоянки старателей, производственные территории по добыче золота. Бригадой старателей называют здесь группу вольнонаемных золотоискателей, которые добывают золото любым доступным им способом, а затем сдают его государству. Найти золото вне такой бригады, подконтрольной начальству, весьма опасно, ибо за попытку утаивания золота наказание только одно — расстрел. Всё, что создано здесь человеком, выглядит неприглядно, резко контрастирует с чистотой природы. Поселки состоят из убогих грязноватых покосившихся домов. Везде неубранные дворы, масса полуразвалившихся сараев, свалки, остатки досок, угля, ржавого железа… Спрашиваю у Паши: «Почему никто не заботится об элементарной чистоте и порядке в своем доме, дворе?» Он объясняет, что здесь никто не считает себя постоянным жителем. Поэтому на всём окружающем лежит отпечаток временности, непостоянства. Поразительно: золотодобытчики, люди небедные, живут в убогих домишках без «удобств», ходят по нужде на улицу.
Я заметил, что в этих краях нет стариков и почти нет пожилых людей — никто не намерен связывать свою жизнь с этими местами навсегда. Часто говорят, что без молодежи нет перспективы. Теперь я думаю, что земля без стариков тоже обречена на деградацию. Даже если в ней добывают золото. Как-то, не помню, по какому случаю, один классик разъяснил, кто имеет право на землю на этой планете. По его словам, земля, обогреваемая лучами Солнца, принадлежит не народам и государствам, а Богу, а Он сдает ее людям в аренду. И если некий народ не может поддерживать красоту и процветание земли, сданной ему Всевышним в аренду, то он не имеет божественного права на ее владение! Глубокий смысл и справедливость этого утверждения я осознал на берегах великой сибирской реки Колымы.
Павел работал шофером в каком-то тресте по обслуживанию Колымской трассы, развозил рабочих-ремонтников и стройматериалы, инструмент и оборудование, знал трассу как свои пять пальцев. В перерывах между служебными ездками он всю неделю возил нас по этой дороге. Завозил на ближние сопки и в дикие, красивые места на берегах рек. Оставлял нас там и предупреждал: «Гуляйте… Через полтора часа приеду… Чтобы были на этом месте» — далее обычно следовал легкий матерок для закрепления информации в памяти и для придания предупреждению большей строгости. Я возил с собой в рюкзаке радиоприемник — знаменитую советскую «Спидолу», и мы могли во время прогулок слушать заграничные радиоголоса на коротких волнах, которые, отражаясь от ионосферы, проникали в эти сопки через тысячекилометровые дали. Увидев приемник, Паша сначала выругался ненормативно, а потом добавил почти нормативной лексикой: «Чтобы никто эту ху…ю не видел. Срок хотите намотать?» Я обещал, что никто не увидит… Прокрутив диск настройки через весь безмолвный диапазон ультракоротких волн, мы начали понимать, как далеко от современной цивилизации отстоит этот край земли — только собственный шум извергал динамик приемника, словно шум космоса на необитаемой планете. Ощущение необитаемости усиливалось безмолвием сине-зеленых сопок, странными неземными золотистыми цветами на болотцах, прозрачной холодной, какой-то неживой водой в речках. И только редкие плохо слышимые звуки человеческих голосов на коротких волнах успокаивали — нет, мы здесь, на планете Земля. Под вечер Паша отвозил нас в Мяунджу, где мы первым делом принимали душ, смывая дорожную пыль и антикомариную эмульсию, а затем отправлялись ужинать в ресторан. Посещение ресторана имело еще и воспитательное значение — местные «кавалеры» должны знать, что у Аделины есть постоянный мужчина, то ли муж, то ли жених, но постоянный, строгий, ревнивый сожитель.
Однажды, где-то к концу недельного отпуска Аделины, я поинтересовался, кого Паша развозит каждый день по трассе. Он сказал: «Шабашники из Ленинграда, веселая компания — всё песни поют, на два месяца подрядились столбы телефонные ставить по трассе, по 12 часов вкалывают… матерщинники непробойные…» В Пашиных устах это была весьма положительная характеристика, но я подумал, не та ли это компания, которая летела со мной в самолете. «Где ленинградцы живут?» — спросил я Пашу. Он ответил, что живут они в поселке Каменистый. Тогда я попросил Пашу узнать у ребят, не помнят ли они Игоря, летевшего с ними в Магадан одним рейсом. На следующий день он сказал: «Они тебя помнят, приглашают приехать в воскресенье отмечать День военно-морского флота». Попадание в яблочко — так мы с Аделиной оказались в Каменистом в