Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

таганайской вершиной световое зарево, густо-красное снизу, золотистое в середине и светло-зеленое вверху при соединении с синим небом, усыпанным звездами.

Постепенно окраска зарева теряла яркость контрастных красок. Из-за лесов показалась желтая луна, поднимаясь по небу, остывая, серебрилась, повисла над Откликным камнем, как фонарь.

Захлопав крыльями, упал перед избой прилетевший филин, с распростертыми крыльями проскакал мимо костра и, щелкая костяшками клюва, вбежал в раскрытую дверь избы.

– Раненько седни Архирей воротился. Стало быть, и мы станем укладываться. Завтра рано придется подняться.

Дукитий и Амине вошли в избу. Дуняша наблюдала, как густые тени и световые полосы все изменили возле избы. Девочке показалось, что даже ближние ели отодвинулись вглубь чащобы, и посерела их хвоя на лапах ветвей.

Пламя в костре, угасая, походило на кумачовый цвет, выгоревший на солнце…

* * *

Дуняша встала раньше всех. Вышла на крыльцо. Утро выдалось погожее с крутым ветром. Возле избы метались теневые и солнечные блики.

Девочка запалила костер. Сходила на родник за водой, вскипятила чайник.

– Дуня, – позвал Дукитий.

Девочка, войдя в избу, увидела старика около открытого голбца[13]. Он разговаривал с Амине.

– Слушай, тот туес, за кадушками в самом углу под рогожкой… Нашла, что ль?

– Кажись, нашла, – ответила Амине из голбца. Скоро она вылезла из него, держа в руках берестяной туес, и спросила:

– Этот?

– Он самый, – ответил довольный Дукитий.

– Тяжелый. Чего в нем?

– Сейчас поглядишь.

Амине поставила туес на стол, закрыла крышку голбца.

Дукитий открыл туес:

– Доставай, Дуня.

– Чего? Хвоя в нем рыжая.

– Вот в ней и пошарь.

Девочка, погрузив пальцы в хвою, нащупала металл, вынула самородок и, пораженная, воскликнула:

– Господи!

– Клади его на стол и дале доставай.

Дуняша один за другим достала еще три самородка, разных по размерам и формам. Один из них походил на сжатый детский кулачок.

– Ну вот. Отправитесь от меня домой не с пустыми руками. Вот вроде и сбылись ваши мечтания. Золотишко оказалось не в голубом скварце осередь трех шиханов, а в моем голбце. Довольны? Делите поровну.

– Чего говоришь? Как можем? Твое золото, – растерянно пробормотала Амине.

– Моим было. Тепереча ваше. Четыре на столе, три в туесе. Во всех семи без малого фунта четыре. Да смелей берите.

– Как можем взять! Твое счастье! Ты находил!

– Чего толдонишь? Понимай. С вами моим счастьем делюсь. Мне остатных хватит. Давно пофартило. Берег на черный день, а вышло, сберег на свою да на вашу радость. Забирайте и прячьте ладом, по лесу пойдете. Провожу вас малость, как почаевничаем.

Дукитий плотно закрыл туес крышкой.

– Поставь, Амина, вон туда под лавку.

– Надо обратно в голбец. Золото!

– Пусть пока тут постоит. – Дукитий вышел на крыльцо, вернувшись, сказал: – Погодка в самый раз. Выведу вас на путь, по которому сам в Златоуст хожу.

– Нельзя тебе далеко ходить. Силы еще мало.

– Ладно, Амина, аль не распознала за неделю, старик-упрямец. Сказал, как отрубил. – Дукитий взглянул на Дуняшу. Девочка у стола не отводила глаз от самородков и плакала. – Ты с чего это в глазах сырость разводишь?

– Да слезы, видать, с радости сами текут, удержу нет.

– Тогда плачь. Радостные слезы, разуму просветление. Чайник вскипятила?

– Давно. Остыл, поди.

– Подогреть недолго. Тащи его в избу. Чаевничать стану с охотой, потому чую, что в силу вхожу…

Глава XIV

1

Народившийся месяц любовался блеском своего отражения в Тургояк-озере.

Возвращаясь с вечерней прогулки, по берегу шли Мария Кустова и Болотин.

– Все сказанное вами убеждает меня, что скучаете о прежней жизни в Москве.

– Конечно! Особенно ощутил эту скуку после вашего приезда.

– Это понятно. Я новый для вас человек. Все окружающие успели изрядно надоесть. С московскими друзьями переписываетесь?

– Давно забросил.

– Почему?

– Противно читать письма, раньше тебя прочитанные приставом.

– Неубедительный ответ. Уверена, что прекратили переписку из-за лени.

– Пожалуй, вы правы.

– Со всем соглашаетесь? Теперь таких, как вы, много. Горят и тухнут. А все оттого, что недостаточно глубоко воспитывают в себе уверенность в своих стремлениях. Часто берутся за осуществление непосильных стремлений для их разума и воли. Вот во мне нет и не будет места для сантиментов, которые убили в вас прежнее стремление стать бойцом революции.

– Слишком смело судите в двадцать лет.

– Но не будете спорить, что сужу здраво.

– Вы же даже чувства любви еще не испытали. А ведь это чувство могущественно в своих правах над разумом.

– Не верю, что любовь может менять разумные желания женщины. Допускаю, что это чувство, возможно, способно смягчать женские стремления разума, но, конечно, не в состоянии увести с пути твердо избранного стремления.

– Упорно стараетесь казаться черствой и рассудочной? Видимо, теперь у молодежи это модно?

– Черствость в жизни – первейшая необходимость.

– Вам-то она зачем?

– Мне нравится быть черствой. Решила быть такой.

– Решила благодаря бездумной молодости, околдованной жадностью к жизни. Представьте, был таким перед тем, как попал в эту мышеловку.

– И сразу раскисли? Я не раскисну в любой мышеловке. Ибо не буду придумывать для себя непосильных стремлений к каким-то возвышенным идеям ради блага для других. Я решила жить только для себя, одаривая кое-чем тех, кто будет так или иначе возле меня. Меня в детстве колыбельными песенками не убаюкивали. У меня сейчас в руках огромная сила – молодость. Она-то и позволяет мне дерзать в суждениях и побеждать. Я полюблю тоже необычно. Без страданий и вздохов. Ибо прежде всего заставлю любимого быть сильным и смелым.

– Сказками вас тоже не баловали.

– Я их себе сама придумывала. Фантазия у меня неплохая.

– Хотя бы одну расскажете мне?

– Вас они не заинтересуют. В моих сказках дерзкое стремление вперед для своего женского счастья. Повторяю, для своего эгоистичного счастья, только для меня. Неужели вам не жалко себя в тине настоящего существования? Вам не противна такая жизнь?

– Привык к ней.

– Мне кажется, вы должны уехать отсюда, и как можно скорей. Мне ясно, что ваше увлечение служением народу было только увлечением и, возможно, тоже от скуки, потому так легко выветрилось из вашего сознания в ссылке. Но теперь вы свободны. И все же продолжаете пребывать здесь. Вы ведь и сами уже осознали, что жизнь борца за народное счастье для вас невозможна. У вас для нее нет самого главного: упорства и воли. Может быть, скажете, почему живете здесь, имея возможность вновь жить в Москве, хотя бы простым обывателем?

– У меня есть для этого причина.

– Способная преградить дорогу, если решите уехать отсюда? Простите, но ведь живете без всякой цели.

– А у вас самой есть цель жизни?

– Конечно! Цель девушки стать счастливой