него особенно важна. К тому времени Бриан уже четыре раза возглавлял правительство, что говорило о его силе и авторитете. Пинхас также знал, что несколько лет назад он с Мильераном и нынешним премьер-министром Вивиани основал Республиканскую социалистическую партию, которая сейчас и находилась у власти. Знакомство с ним, если бы Рутенбергу удалось убедить его в правомерности идеи Еврейского легиона, обещало ему серьёзную поддержку министра.
Бриан что-то писал, сидя за большим столом, когда секретарь, молодой человек, одетый в добротный серый костюм, открыл дверь в его кабинет.
— Садитесь, господин Рутенберг, — произнёс он. — Премьер-министр попросил меня кое-что сделать. Это не терпит отлагательств. Не обращайте на меня внимания.
Он ещё несколько минут работал, а Пинхас между тем осматривал кабинет, в который через гардины на двух высоких окнах лился с улицы мягкий солнечный свет. Закончив писать, министр позвал секретаря.
— Передай срочно в печать, Фернан, — сказал он, протягивая ему несколько листов бумаги. — Потом верни мне на подпись.
Дождавшись, пока тот выйдет из кабинета, Бриан обратился к сидящему перед ним солидному человеку.
— Я, господин Рутенберг, в общих чертах знаю о созданной Вами в Италии организации. Об этом мне написал недавно мой друг Луиджи Луццати. Кстати, он о Вас очень высокого мнения. Я также что-то слышал и о Вашей миссии.
— Господин Бриан, Вы хорошо знаете, в каком отчаянном положении находятся сейчас мой соплеменники.
— Безусловно, я им очень сочувствую.
— Тогда Вы не можете отказать моему народу в самоопределении и не поддержать его стремление создать в пустыне своё национальное государство.
— Я не сионист, но эту идею я поддержу. Она справедлива и не противоречит нормам международного права.
Министр был личностью разносторонней. Ещё в конце минувшего века он стал масоном, пройдя посвящение в ложе Великого Востока Франции. Идеалы масонского братства были близки ему. Бриану был отвратителен антисемитизм, и в деле Дрейфуса он был на его стороне. Он хорошо разбирался в людях. Сейчас напротив него сидел человек, силу психологического воздействия которого он не мог не почувствовать. Ему была очевидна высокая авторитетность его миссии и его личная человеческая значимость. Он симпатизировал ему, его убеждённости и преданности народу, ради которого он пытался достичь вершины европейской политической пирамиды. Они беседовали ещё некоторое время, ища дополнительные доводы для принятия правительством идеи Еврейского легиона.
— Я надеюсь, совет министров поддержит Вашу идею. Я знаю Вивиани, он разумный и опытный политик. Не вижу причин, чтобы он Вас не поддержал.
— Буду Вам очень признателен, господин Бриан, — поблагодарил Пинхас.
Он готов был уже подняться, как министр задержал его.
— Есть ещё одно соображение. Вы собираетесь отправиться в Лондон. Это очень разумный шаг. Можете мне поверить, у Великобритании к Палестине большой имперский интерес. Если и создавать Легион, то в составе именно британской армии. Она наверняка будет там воевать. У Франции есть свои интересы в Сирии, но я не думаю, что Ваше будущее государство распространится столь далеко на север.
— Я это очень хорошо сознаю, — заверил Пинхас. — Поэтому и направляюсь в Лондон.
— Я ещё не закончил свою мысль, господин Рутенберг. Вам нужно будет говорить с Эдуардом Греем, министром иностранных дел. Он сторонник колониальной экспансии и один из инициаторов этой войны. Я дам Вам рекомендательное письмо. Это сильный дипломатический козырь.
— Спасибо, я это уже почувствовал.
— Вот и прекрасно. Зайдите ко мне завтра утром. Фернан Вам его передаст.
Министр поднялся и подошёл к Рутенбергу.
— Желаю Вам успеха в Лондоне. И напишите мне, чего Вам удалось добиться. А мне пора идти. Сейчас заседание, возможно будет обсуждаться и Ваш вопрос.
Он быстрым шагом подошёл к двери кабинета и скрылся за ней.
Парижские встречи
1
Пребывание правительства Франции в Бордо шло к своему завершению. Уже через две недели французская армия нанесла сокрушительный удар на реке Марна по тылу и флангам немецкой армии. Непрерывное отступление англо-французских войск прекратилось, фронт стабилизировался, и силы противников сравнялись. Авторитет генерала Жоффра поднялся необычайно: победа его армии стала поистине преодолением позорного поражения во франко-прусской войне, и надежды Франции вернуть потерянные тогда Эльзас и Лотарингию вновь оказались реальными.
Рутенберг не мог не заметить, что уныние, возникшее от поражений на северной границе, сошло на нет, и настроение людей изменилось к лучшему. Правительство готовилось вернуться в столицу, и чиновники в министерствах стали веселей и уважительней.
Он быстро осознал, что убеждающие беседы с членами правительства для достижения желаемого результата недостаточны. После встреч с министрами, он возвращался в гостиницу и в уединении и покое занимался составлением документа, который назвал петицией. Он готовил её для вручения Эдварду Грею. Пинхас торопился. Он понимал, что в условиях ужесточения войны поездки в Англию могут стать проблематичными из-за нападений немецких кораблей и подводных лодок. Получив рекомендательные письма Ротшильда и Бриана, Рутенберг попрощался с Хаимом Раппопортом и на следующий день на поезде выехал из Бордо.
Париж встретил его тёплым осенним солнцем, пробивавшимся к улицам и площадям через медленно плывущие по голубому небу белые облака. Листья на деревьях начали желтеть и опадать, шурша под ногами, и город покрылся золотым осенним ковром. С вокзала Рутенберг поехал на квартиру Раппопорта. Пока оставаясь в Бордо вместе с Гедом, Хаим предложил ему несколько дней до выезда в Лондон пожить у него. В Париже в это время