целительного сна.
2
На следующее утро он отправился на встречу с Хаимом Раппопортом, братом писателя, драматурга и этнографа Семёна Ан-ского. Тот сотрудничал в «Socialisme», и в эти дни бегства оказался в Бордо вместе с хозяином этого журнала Жюлем Гедом, основателем вместе с зятем Карла Маркса Лафаргом французской Рабочей партии. Найти Раппопорта Рутенбергу удалось с большим трудом. Пришлось обзвонить множество гостиниц. К счастью, его обнаружили в отеле «Бурдигала» в центре города. Пинхас попросил администратора позвать его к телефону. Они договорились встретиться в вестибюле гостиницы в двенадцать часов дня. После завтрака в том же кафе Рутенберг решил пройтись по городу. Он любил пешие прогулки. Ему нравился этот старинный Бордо, обласканный прекрасной уже не жаркой погодой первых дней осени. Он читал, что в середине восемнадцатого века градоначальник маркиз де Турни, стремясь сделать Бордо одним из красивейших городов Франции, перестроил его центр в стиле классицизма. Рутенберг с интересом рассматривал дома и дворцы, наслаждаясь прекрасной классической архитектурой.
Он спросил у прохожего о гостинице. Она оказалась уже совсем недалеко. Раппопорт сидел в кресле недалеко от входа. Друзья крепко обнялись.
— Здравствуй, Хаим.
— Бон Жур, Пётр.
— Европа, я смотрю, нас очень изменила. Я слышал, ты теперь зовёшься Шарлем, — слегка уколол его Пинхас.
— Дорогой мой, приходится заниматься мимикрией. Я редактор солидного журнала. Меня окружают серьёзные парни социалисты.
— Я тебя не упрекаю, сам теперь другой, — вздохнул Рутенберг. — Мы были когда-то социалистами-революционерами, рисковали свободой и жизнью ради дела, в которое верили. А в эмиграции я осознал, что наши вожди способны на предательство и готовы отдать тебя на закланье во имя своих абсурдных принципов и амбиций. Пришло понимание и разочарование. Я вот вернулся к вере отцов, прошёл обряд возвращения в еврейство, вернул своё данное мне родителями имя.
— Пинхас, если я не ошибаюсь? — спросил Раппопорт.
— Да, Хаим.
— Я читал статью Амфитеатрова об итальянском обществе, защищающем притязания евреев на Эрец-Исраэль. Он написал, что ты его организатор. Ты стал большим человеком, Пинхас.
— Я приехал в Бордо не для того, чтобы наслаждаться его красотами. Хотя он действительно прекрасен. Мне нужно поговорить с министрами правительства о создании еврейского легиона.
— Ого, куда тебя занесло! — восхитился Хаим. — Тебе бы встретиться с моим боссом. Он сейчас министр иностранных дел.
— А как мне его найти? Здесь, извини за выражение, такой бардак. Хотя, конечно, у него веские причины. Но я вчера читал в газете, что французы на Марне разгромили германскую армию.
— Немцы в порыве окружения нашей армии и стремления захватить Париж выдохлись, растянули свои коммуникации, и, не имея резервов, открыли фланги для нашего удара, — подхватил тему Раппопорт. — Не дойдя до Парижа, они повернули на восток, уверенные в том, что французская армия не оправится от поражения и не помешает их отходу. Но генерал Жоффр оказался тёртым калачом. Он быстро провёл реорганизацию и перешёл в наступление.
— Да, Хаим, наступил перелом. Но до окончания войны ещё далеко. Так поможешь мне увидеться с Гедом?
— Пойдём, он сейчас должен быть у себя в министерстве.
Они вышли на улицу и направились к зданию, где располагалась его канцелярия. Секретарь зашёл в его кабинет сообщить о приходе посетителей. Министр поднялся навстречу, пожал им руки и изучающе посмотрел на Рутенберга. Высокий лоб, длинные зачёсанные назад волосы, большая ветвистая борода, овальные очки на пронзительно грустных глазах — он произвёл на Пинхаса впечатление похожего на него убеждённого в своей правоте человека, и сразу проникся к нему уважением.
— Садитесь, господа, — пригласил Гед. — Признаюсь, я заинтригован вашим появлением в моей скромной конторе.
— Хочу представить Вам моего друга Пинхаса Рутенберга, — опередив вопросы Геда, сказал Раппопорт. — В молодые годы мы с ним боролись с самодержавием.
— А я помню Вас, — лицо Жюля Геда сразу просветлело. — Вы приезжали на конференцию моей партии со священником. Если я не ошибаюсь, его звали Гапон. Тогда о нём писала вся европейская пресса.
— Я тоже Вас узнал, господин Гед, — произнёс Пинхас. — Я тогда ещё плохо знал французский. Но Вы выступали с таким пафосом и убеждённостью, что мне многое было понятно.
— Да, это были замечательные дни, — заметил министр. — Все мы болели за вашу революцию, и вы для нас были героями.
— К сожалению, царский режим выстоял, — сказал Рутенберг. — Хотя наши удары во многом изменили его. Демократические свободы всё же пробились через его толщу.
— Я думаю, следующего удара самодержавие не выдержит, — задумчиво произнёс Гед. — Но сейчас Россия наш союзник и мы не можем желать ей пораженья.
Он ещё раз внимательно взглянул на двух сидевших напротив него друзей. Их еврейское происхождение было ему известно, но в его душе и мыслях не существовало и намёка на юдофобию и презрение к евреям, многие из которых среди европейских социалистов были его друзьями.
— Так что же привело вас в мой кабинет? — спросил он. — Уверен — дело государственной важности.
— Вы правы, господин министр, — заявил Пинхас. — Я представляю перед правительством Франции итальянский комитет «Pro causa ebraica». Его цель утвердить в мировом общественном мнении право еврейского народа на Эрец-Исраэль. Моя миссия, помимо этого, состоит в том, чтобы убедить руководство Вашей страны в том, чтобы дать возможность еврейским военным формированиям воевать в Палестине в составе французской армии и тем оказать помощь