одиночества. Огромный город жил своей чужой ему жизнью, равнодушно простираясь во все стороны мимо него. Ему с трудом удалось освободиться от этого незваного чувства. «Я сделал свой выбор, — подумал Рутенберг. — Я сознаю своё предназначение и страстное желание повернуть к лучшему судьбу моего народа. А это не может не обречь на одиночество. Оно свойственно людям, стремящимся разорвать круг привычного существования. Я не имею права быть слабым». Так рассуждал Пинхас, медленно ступая по вечернему городу. Он хотел вначале пойти по Мэлл, протянувшейся вдоль пожелтевшего Сент-Джеймсского парка, на Трафальгарскую площадь, но посчитал достаточной прогулку, которую совершил. Ему ещё предстояло организовать встречи с людьми, которые в будущем могли ему пригодиться.
4
На другой день он отправился в Лондонское отделение Сионистской организации. Оттуда он вышел с номером телефона знаменитого писателя и активного общественного деятеля Израэля Зангвилла. Рутенберг созвонился с ним и уже в полдень поехал к нему домой.
Дверь ему открыл высокий человек с выразительным еврейским лицом и короткими курчавыми волосами над белым широким лбом. Он окинул Пинхаса изучающим взглядом и жестом пригласил войти. Маленькие овальные очки блеснули отражённым, проникшим через окно светом дня.
— Сразу заявляю, я уже давно не сионист, а территориалист, — решительно определил он с самого начала свою позицию.
— Мне это известно, — миролюбиво произнёс Пинхас, — и у меня нет какого-либо намерения спорить с Вами.
— Вы, господин Рутенберг, наверно, слышали о новой концепции еврейского государства, появившейся на Шестом сионистском конгрессе в связи с вопросом переселения евреев в Уганду. Несколько лет назад я принял её и даже сформулировал лозунг: «земля без народа для народа без земли».
— Конечно, мне это известно. Вы предполагаете, что государство можно создать в любом месте, не только в Эрец-Исраэль.
— Я в этом убеждён, — страстно произнёс Зангвилл. — Арабы, проживающие в Палестине, никогда не позволят евреям основать его там. Недавно встречался с Эдвардом Греем. Он обещал поговорить с представителем России о демократических правах и свободах евреев.
— Дорогой Израэл, не тешьте себя иллюзиями. Я прекрасно знаком с российским обществом. Оно отравлено антисемитизмом. Спасение евреев только на их исторической родине. А сейчас у них появилась возможность помочь британской армии отвоевать её у оттоманов.
— Да, я слышал о Вашем плане. Но идеалистом я уже был.
— Я, господин Зангвилл, тоже в молодости был революционером-идеалистом, — сказал Рутенберг. — Сейчас я трезвый реалист. Вы знаменитый писатель, у Вас огромный авторитет. Я прошу Вас призвать молодёжь вступать в Еврейский легион.
— Ваше предложение слишком не вяжется с моим пониманием действительности, — вздохнул Израэл. — Не могу Вам ничего обещать, но я подумаю.
Потом они пили чай и продолжали разговор. Пинхас попытался ещё раз убедить Зангвилла поддержать его план. Он попрощался и ушёл, сознавая непреодолимую разницу в их взглядах.
На следующий день Рутенберг попросил у администратора гостиницы почтовую бумагу и, увидев в дальнем конце вестибюля свободный стол, направился к нему. Уезжая из Италии, он обещал Давиду Гольдштейну сообщать о продвижении миссии, ради которой пустился в дорогу. Здесь в далёкой стране ему очень не хватало его умного всё понимающего друга. Он сел за стол и начал писать:
«Дорогой Давид Рафаилович.
О моих приключениях при приезде в Англию, включая арест, Вы, вероятно, знаете. Просил сестру Вам написать.
Видел вчера Зангвилла. Он „территориалист“, но не „сионист“; „моралист“, а поэтому не видит возможности изгнать из Палестины арабов, которые там в большинстве. Его интересует равноправие евреев в России, и сэр Грей ему „обещал“ сделать, что сможет… В территорию еврейскую не верит. Через 2–3 поколения русским евреям будет так же хорошо, как и английским. Спорить с ним не время, конечно. И переубедить его, конечно, не удалось бы все равно ни в чём.
Сегодня у меня свидание с Mr Cowen — душеприказчиком Герцля, видным сионистом. Вид его магазина готового белья не говорит за большую воинственность его. Самого мистера еще не видел. Вообще настроение у меня здесь скверное. А сидеть приходится и, может быть, не на что будет уехать, не только ни с чем.
Не унывайте. Желаю добра.
Крепко жму руку,
П. Рутенберг».
Закончив, он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. «Пожалуй, всё, что можно сделать в Лондоне, я сделал, — подумал он. — Пора двигаться дальше». Он сложил лист бумаги, сунул его в конверт и написал на нём адрес. Он мог бы отдать письмо администратору, но ему вдруг захотелось пройтись. Почта находилась недалеко от гостиницы. Пинхас поднялся и вышел на улицу.
Хаим Вейцман и Ахад-ха-Ам
1
Оставалось лишь познакомиться с проживавшим в Манчестере доктором Хаимом Вейцманом, о котором сказал ему в Париже английский посол. Номер его телефона в Лондоне ему узнать не удалось, и Рутенберг решил отправиться в путь на свой страх и риск. У него было, однако, рекомендательное письмо Марселя Кашена, одного из руководителей французской социалистической партии. Однако он не относился к этому письму всерьёз. Вейцман не был участником социалистического движения и его отношения с лидером социалистов вызывали у Пинхаса большие сомнения. Но в Лондоне получить другие