славу и богатство Франции.
— Никогда прежде не думал, что виноделие может быть таким доходным предприятием, — произнёс Пинхас.
— Конечно, винодельня даёт Ротшильдам хороший доход, — сказал Хаим. — Некоторые вина стоят тысячи франков. Это за одну бутылку. Джеймс Якоб приобрёл виноградники полвека назад. Теперь это вотчина трёх французских братьев. Очевидно, этот бизнес у нашего благодетеля не единственный. Он ещё и владелец огромного состояния, земель и недвижимости,
Рутенберг кое-что знал об этом человеке, члене богатейшего еврейского клана, изменившего за последние два века лицо Европы. Эдмон был младшим сыном Джеймса Якоба Ротшильда, одного из пяти сыновей Майера Аншела из Франкфурта, создавших и возглавивших банкирские дома в самых крупных и влиятельных европейских странах. Все Ротшильды его поколения, как и поколения их отцов, получили прекрасное образование, что позволило им войти в интеллектуальную и общественную элиту Европы. Рутенберг читал, что Эдмон, не склонный к ведению финансовых и коммерческих операций, отстранился от активного участия в делах фамильного банка, доверив его своим старшим братьям. Он с молодых лет увлекался искусством, коллекционированием и археологией. Перспектива личного знакомства с ним волновала Пинхаса. Дружба с могущественным филантропом, организовавшим и финансировавшим множество еврейских поселений в Эрец-Исраэль, была ему очень важна.
Ведомый Раппопортом «Рено» въехал в ворота усадьбы, миновал приземистые строения с широкими покатыми крышами и остановился на большой площадке, где уже находились два автомобиля. Шеренга приближенных друг к другу двухэтажных особняков заканчивалась круглой башней с высокой конической крышей. Они ступили на землю и направились к металлической ограде с прямоугольными каменными колонами. Навстречу им вышел мужчина средних лет и уверенно и равнодушно повёл их к особняку барона.
2
Эдмон де Ротшильд сидел в высоком кожаном кресле в середине большой обставленной старинной мебелью гостиной. Худощавое удлинённое лицо и покатый лоб обрамляли седые волосы, перетекающие без разрыва в окладистую седую бороду. Его тёмные глаза пристально рассматривали гостей. Его век приближался к семидесяти, но он был ещё крепким и энергичным человеком. Рутенберг подошёл к нему, и Эдмон протянул ему руку.
— Для меня большая честь говорить с Вами, господин Ротшильд, — сказал Рутенберг, пожимая крепкую холёную руку.
— Я понимаю, что Вы приехали в Бордо не для прогулок.
Барон старался искусно подвести разговор к обсуждению серьёзных вопросов. Эдмон пригласил гостей сесть на стоящий перед ним кожаный диван.
— Я нахожусь здесь с важной миссией получить одобрение французским правительством идеи создания еврейского легиона, который вместе с войсками Антанты будет сражаться за освобождение Палестины.
Отвечая по ходу беседы на вопросы барона, Рутенберг коротко изложил свой план. Он взглянул на Ротшильда, желая услышать его мнение.
— Скажу Вам честно, до недавнего времени я не был сторонником сионизма. Я считал его авантюрой, угрозой своей деятельности в Эрец-Исраэль, — произнёс барон.
— Я тоже недавно пришёл к пониманию политического сионизма, — заметил Пинхас.
— Мне довелось в молодости встречаться и беседовать с главным раввином Парижа Цадоком Каном и с основателем Альянса Шарлем Неттером, — продолжил Ротшильд. — Они оказали большое влияние на моё мировоззрение, вызвали интерес к истории еврейского народа. А кровавые погромы восьмидесятых годов? Тогда я узнал о бедах и страданиях моих соплеменников. Я поговорил с Иосифом Файнбергом, посланцем из Эрец-Исраэль, потом с раввином Могилевером. Они настаивали на массовой эмиграции евреев в Палестину. Я был не согласен с этим, считал невозможным преодолеть сопротивление турецких властей. Но принял их идею создания еврейских поселений, решил вложить средства в её осуществление и взялся скупать у османских властей по всей Палестине обширные участки земли.
— Я ещё ни разу там не был, не довелось, — вздохнул Рутенберг. — Когда я поселился в Италии, я думал, прежде всего, о том, чтобы выжить, прокормить себя и помочь моим детям. Лишь недавно стал на ноги, и начал неплохо зарабатывать.
— Этой осенью я собираюсь поехать туда в четвёртый раз. Я уже трижды посетил Эрец-Исраэль, — продолжил Ротшильд. — Тогда я хотел убедиться, что мои деньги не бросают на ветер. У меня, как и у многих из моего окружения, было невысокое мнение о соплеменниках из Восточной Европы, составлявших основной контингент поселенцев и твёрдое желание не позволить им погубить начатое мной дело. Я взял их под своё покровительство с условием беспрекословного подчинения моей администрации. Было немало трений с поселенцами, пока не пришла мысль передать управленческие функции Еврейскому колонизационному обществу. А чтобы осуществлять прямое руководство, я создал при нём Палестинский совет. Почему я об этом рассказываю? Потому что в последнее время стал другим человеком и иначе отношусь ко всему.
— Что Вы имеете в виду, господин Ротшильд? — спросил заинтригованный Рутенберг.
— Все Ротшильды были единодушно против сионизма. Они считали, что еврейские эмигранты должны и могут успешно интегрироваться в европейских странах и в Америке и даже ассимилироваться там. А Герцль страстно хотел приобщить к нему мою семью. У нас состоялась лишь одна встреча по его просьбе, но нам не удалось прийти с ним тогда к взаимопониманию. Между нами возник конфликт, который продолжался и после его смерти. Я отказывался от всякого сотрудничества с сионистами. Но недавно они познакомились с моей деятельностью в Эрец-Исраэль. И мы пришли к неожиданному выводу, что делаем одно общее дело и решаем одни и те же проблемы. Я стал сотрудничать с сионистской организацией и поддержал предложение Хаима Вейцмана основать в Иерусалиме Еврейский университет.
— А как Вы относитесь к идее создания еврейского государства? — спросил Рутенберг.
— Я не уверен, что это осуществимо в нынешнее время, — ответил Эдмон. — Но я не пророк. Может быть, я ошибаюсь.
— Так за что