Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

ли, трепещущий мрамор и все эти молниеносные взоры, мгновенные движения губ, ресниц, зрачков, Flüstern und Rauschen, шорох и шелест. А еще амбре, амбре, mein Genosse. В общем и целом, я прибалдел, как сказал бы наш Сунь Укун.

Нет, буря и натиск и обрушились на зрительный зал, устроенный по плану самого Вагнера в виде амфитеатра. Оркестровая яма имеет такой барьер, заслон от зала, отсылающий звук прежде всего исполнителям, а потом уже и нам, грешным. Акустика невероятная из-за дерева от пола до потолка. На полу тоже дерево. И ты сидишь как в дупле невероятном, в дупле Иггдрасиля, древа саг, мирового, короче, древа, ясеня, и оно, это гигантское дупло вдруг начинает наполняться звуками. Нет, сперва они вдруг оживают по какому-то мановению — ну ясно по какому: по взмаху дирижерской иголочки-посоха, — и начинают скапливаться в том цветке, напоминающем чем-то лотос, уже отцветший, его коробочку, текут под ноги персонажей, а потом звуки переливаются и в зал. И как по мне, так это уже и есть Gold. Чего еще надобно? Только и впивать, как говорится в старых стихах. Но с некоторой опаской ждал я, mein Genosse, когда оживут по-настоящему боги: Вотан с перетянутым повязкой глазом, его супружница, тоже богиня, и все остальные. В программке так все и расписано.

Действие происходит в глубинах Рейна, на горных высях и в подземном царстве нибелунгов в сказочные времена.

Итак, «Das Rheingold» — «Золото Рейна».

И они запели. Но пока это были дочери Рейна. Ну что сказать? Среди скал они довольно натурально плескались и резвились в таких серебристых одеждах, которые переливались в свете софитов. Но мне они показались… слишком немками. Такие, знаешь, упитанные, с толстыми щеками, задницами. Должен откровенно признать: среди немок красавиц — как среди твоих афганок.

Они, эти русалки, издевались над карликом, высмеивали его уродство, но… Хм. Ты понимаешь меня? А он взял и отрекся от любви на веки вечные, обиделся, но и умысел заимел: стырить, как сказал бы Сунь Укун, золотишко, что эти девочки и охраняли, потому что сделать это только и можно было с таким вот отречением. И умыкнул он золото Рейна да и был таков.

Сцена вторая уже в горах, Вотан, его супруга Фрикка. Вотан как-то с Воландом перекликается. Но все же он подобрее будет. И опять: Фрикка — дородная фрау, слегка курносая. Вылитая домохозяйка. Олицетворение хранительницы очага и щей из амбры. Да голос — ох-хо-хо. Силен, силен. У Вотана еще мощнее. И где-то на середине этой сцены восприятие мое стало податливым. Но прежде всего по философской причине. О чем я потом, разумеется, и доложил моей Ариадне фройляйн-фрау, чем вызвал ее глубокую симпатию. А помог мне наш Сунь Укун. Как, спросишь ты? Да вот его поучения из китайских премудростей помнишь ли? Про инь-ян? Женское-мужское. Так вот это была яркая мощная иллюстрация всего этого. Дуэт ян — инь: Вотан — Фрикка, Альберих — дочери Рейна. Столкновение ян и ян тоже выглядело ничего себе: Вотан и два великана-шабашника, они ему построили замок Валгаллу и явились за обещанной платой, сестрой Фрикки Фрейей, богиней красоты и молодости, — по сути садовницей, она ведала молодильными яблочками, как какая-то, помнится, старуха в китайской мифологии, только у той были персики, вызревавшие десять тысяч лет, их еще Сунь Укун (не Генка Карасев) много сожрал. И как же все там ярко у Вагнера показано. Как на ладони. Именно показано. В Фестшпильхаусе я это и понял в полной мере, свою ошибку.

И она заключается именно в этом: Вагнер — это коктейль. Прости за грубость, mein Genosse, музыковеды меня подняли бы на смех, а вагнерианцы так просто линчевали бы. А вот Памела, услышав потом, после спектакля, мое умозаключение, рассмеялась и предложила пойти и выпить коктейль, чтобы оценить мою метафору. Но я отказался. Надо было успеть на последний поезд, он отходил в полночь и следовал сперва в Хоф, а потом уже и в мои палестины. Всего ехать-то полтора часа. Мы расстались в летних теплых сумерках, договорившись завтра встретиться. И я покатил в вагоне, глядя в окно на огни, деревья, поля и размышляя об увиденном и услышанном. Извини за сумбурное изложение. У меня, как ты помнишь, плоховатая самодисциплина. Хотя в банде китайского монаха Конь-дракон был самым смирным, хм, животным. Это обезьяна и поросенок, прости за откровенность, все время чудили и, как сказал бы сам Сунь Укун, дурковали. Ну еще Ша Сэн сдерживался. Да Сюань-цзан. Давно он тебе писал? Я про Ша Сэна. Что-то мне не пишет. Как у него там в раскаленной глине?

Но продолжим.

Ехал я, ехал и думу думал про «Золото Рейна»… Нет, про Вагнера самого и думал, что он коктейль, очень крепкий и чистый. Как ни странно это прозвучит. Объяснюсь. Его музыка, согласилась со мной Памела, синтетична. Точнее, она применила какое-то другое определение, но я не запомнил, мудреное, позже, если встречусь, спрошу. Но она уже сказала, что это связано и с музыкой. И с архитектурой, с немецким архитектором, чью фамилию я запомнил все-таки: Земпер. С ним Вагнер познакомился на баррикадах Дрездена. Однако сколько интересных личностей можно повстречать на баррикадах. Я уже сделал запрос насчет этого Земпера нашему Сюаньцзанчику, жду с нетерпением ответа. Может, она тебе уже об этом сообщала что-то?

В общем, мысль Вагнера такая была: спаять воедино драму, поэзию и музыку, как то было у древних греков. А Земпер добавил: и архитектуру. В результате и был отгрохан Фестшпильхаус в Байройте с использованием проекта Земпера. Никаких тебе загогулин в зале, все просто и подчинено главному — музыке и действу. Никаких галерей, балкончиков. И такая тонкая архитектурно-звуковая настройка сделана, что там только и можно исполнять оперы, но не одну инструментальную музыку. Зал как весы: на одной чаше музыка — на другой голоса. И чаши лишь равномерно покачиваются. Это что касается архитектуры. Ну а в самой опере тоже есть этот баланс. Хотя сперва и кажется, что голоса там главенствуют. Но ведь музыка все время звучит, она льется, как такая, знаешь, магма, да. Растекается по сцене и в зал. Аура ткется. И по ней — ярчайшие росписи голосов, арии, похожие на речитативы, иногда почти разговор. Разговор — на повышенных тонах. Эти великаны-шабашники требуют плату, Фрейю, Вотан им возражает, Фрикка его подначивает, Фрейя, кстати, симпатичная, нос с горбинкой, белокурая, наверное, и синеглазая, она переживает, ахает, молит и т. д. Вот ведь как. Соглашение заключал