приз!
Это был очень крупный и выносливый экземпляр нашей русской крестьянской свиньи. Мускулатура её была развита необыкновенно! Однажды с ней случилась трагикомическая история.
Чушка у меня стреляла из ружья, поставленного на деревянную ручку. После этого она всегда получала угощение. Однажды Чушка удрала перед представлением. Оказалось, что она подбежала к пожарному двору. Там попалась ей на глаза деревянная ручка, прикреплённая к сигнализационной проволоке. Вспомнив, вероятно, цирковую ручку, она её дёрнула. Ручка висела у будки дежурного пожарного, который в эту минуту случайно отсутствовал. Поднялась тревога! Думали, что начался пожар, но потом кто-то заметил, что у пожарной будки не дежурный, а свинья, стоявшая на коленях (приём, которому я тоже её выучил). Догадались, что это цирковая свинья, и доставили беглянку мне.
Жилу меня ещё дикий кабан, пойманный в прибрежных камышах Каспийского моря у Астрахани. Когда мне его доставили, он был молоденьким, с полосками на шкуре. Но позднее полоски сошли, и он стал серым. В нём проглядывало ещё много дикого, но, несмотря на это, он прекрасно ходил по канату. Впоследствии, однако, мне пришлось оставить эту идею, ибо он стал слишком грузным. Случайно он пристрастился к водке, которую смешивали впоследствии с водой. Пил эту смесь кабан из бутылки, и я тогда написал эти строки:
Господа, в исходе века,
пьяного без меры,
даже свиньи с человека
стали брать примеры!
Припоминаю страшный холерный 1892 год. Нижний Новгород. Народ погибал. Бараки были переполнены. Я играл на ярмарке в цирке братьев Никитиных. У Акима Александровича Никитина, основателя первого русского цирка, я в своё время начал свою цирковую карьеру.
В цирке умерла от холеры испанка Клементина Бедини. Труппа встревожилась. Я готовился к отъезду из Нижнего Новгорода. Но губернатор Н. М. Баранов посоветовал мне остаться, так как в такое время я, по его мнению, мог быть полезен, поддерживая в народе бодрое настроение своими остротами и шутками. Я попросил у губернатора разрешения проехаться по ярмарке на… свинье. Губернатор изъявил своё согласие.
Запряжка была готова. Я проехал по Макарьевской территории к Главному дому. Народ меня сопровождал. Слышались смех, остроты. Я въехал даже в Главный дом.
За поднятие народного духа во время холерной эпидемии мне был поднесён губернатором серебряный кубок.
Но зато за другую мою езду на кабане я не только не удостоился благодарности, но даже попал под суд. Поведаю об этом курьёзе. Дело было в Харькове. Я, шутки ради, заложил в повозочку свинью и поехал по Екатеринославской улице. За мной – целая кавалькада. Скопление извозчиков. Остановка конки. Публика начала аплодировать. Вмешалась полиция. Составили протокол. На вопрос полицейского, почему я езжу на свинье, я ответил, что у меня нет лошади. Тем не менее против меня было возбуждено судебное преследование. Полиция обвиняла меня по трём пунктам: 1) за езду на свинье; 2) за нарушение общественной тишины и спокойствия; 3) за неразрешённую рекламу.
В своё оправдание я выдвинул следующие доводы: 1) В законе не предусмотрено, что нельзя ездить на свиньях. 2) Свинья моя ни разу не хрюкнула и вела себя вполне прилично. Ехал я по той стороне улицы, по какой разрешается. 3) Ничего рекламного не было в моём путешествии: не было ни одной надписи на коляске или свинье, на мне не было шутовского наряда.
Пристав выдвинул тогда свой последний довод совсем не юридического свойства: Дурова знают, значит, была реклама. Пришлось мне на это ответить, что в таком случае мне нельзя вообще показываться на улице, ибо это будет неразрешённой рекламой!
Суд меня оправдал. В этом процессе, на мой взгляд, отчасти и серьёзная сторона.
Я тогда говорил (и теперь продолжаю утверждать), что свинья может приносить пользу не только после своей смерти, но и при жизни: она как животное сильное и выносливое может вполне перевозить фрукты, другие продукты и довольно тяжёлые клади…
Из-за своих учёных свиней я имел ещё целый ряд столкновений с администрацией. Так, например, в девятидесятых годах прошлого века я гастролировал в Петербурге. Редактор «Гражданина»[82] писал, что пора надеть на Дурова намордник.
Я решил дать ему ответ в цирке и воспользовался для этого острым обонянием моей свиньи. Я разложил на арене три газеты и между ними – «Гражданина». Под «Гражданином» я поместил кусок мяса. Свинья искала мясо и, конечно, остановилась у «Гражданина», словно просматривая его. Я тогда сказал:
– Одним только свиньям и читать эту газету!..
Редактор «Гражданина», как потом рассказывали мне, поехал жаловаться градоначальнику Грессеру. Грессер приехал на моё представление. Я на «бис» вывел трёх поросят (один другого больше) и выстроил их так, что самый большой поросёнок упирался в барьер, против первого ряда кресел, после чего рекомендовал публике своих поросят.
– Эта свинья, как немцы говорят, klein, эта – gross, а эта – «гроссер!»[83]
Публика вызывала меня раз десять! Грессер не шевельнулся. Только побледнел. Все ожидали чего-то… Но он дипломатично смолчал.
Во время другого представления я бросил на арену серебряный рубль и велел своей свинье его поднять. А тогда министром финансов был И. А. Вышеградский, при котором наш серебряный рубль сильно пал. Свинья не обращала внимание на рубль и не пыталась поднять его. Да я её этому и не учил. Некоторые стали посмеиваться над моей непонятливой свиньёй. И тогда я сказал:
– Что вы хотите от свиньи, когда министр финансов не может поднять его?
На следующий день последовал приказ градоначальника Грессера, обязывающий меня оставить Петербург в 24 часа!
Я считал нужным привести здесь эти некоторые случаи моих многочисленных сатирических выступлений по той причине, что устные их передачи недостаточно достоверны и что мне часто приписывают такие слова, которых я не говорил.
Мои морские львы[84]
Зоопсихологический очерк
Несколько лет тому назад я был в Гамбурге и купил в знаменитом зоологическом парке Карла Гагенбека многих животных, в том числе двух морских львов – Лео и Пицци. Особенно интересным оказался морской львёнок Лео. Это был редкий экземпляр. Наблюдения, которые я произвёл над ним, рекомендую вниманию лиц, изучающих зоопсихологию.
Лео в короткое время научился расставаться со своей стихией – водой – и подолгу пребывать на арене цирка. Он по команде кувыркался, прекрасно балансировал мячом. На мой вопрос, где находится съеденная рыба, хлопал себя по животу ластом… Стрелял из пистолета. Кланялся. Произносил первую букву азбуки, впрягался сам, без посторонней помощи, в тележку и увозил меня с арены.