будущем воздержится от таких экспериментов, слишком уж они нам дорого стоят. И людей жаль, ведь здесь же обе стороны страдают».
«Что меня сюда принесло? — думал тем временем Бжезинский. — Я ведь легко мог уклониться от этого визита. Долг, совесть, подтверждение правды? Чьей? Горчина или нашей? Собственно говоря, на чьей я стороне? Кто мой союзник, а кто действительно мешает нашему делу? Просто, когда приходится выбирать стиль в работе, я выбираю вариант Горчина».
Валицкий скучающе посматривал на танцующих. На мгновение он встретился глазами с Буковской, которая непринужденно смеялась над чем-то, но под его взглядом эта улыбка, как испуганная бабочка, спорхнула с ее губ. Он смял в пепельнице только что закуренную сигарету и пошел в сторону ее столика. Мужчина, сопровождавший Катажину, поморщившись, с видимым неудовольствием разрешающе кивнул головой. Они вмешались в толпу танцующих.
— Вы меня извините, — сказал он сразу, чтобы не тратить время, потому что оркестр играл уже вторую мелодию подряд, — но я безуспешно ждал вашего звонка.
— У меня в последнее время столько дел…
— Да, это видно, — ответил Стефан насмешливо.
— Не будьте таким вредным. — Она все-таки оправдывалась: — Ко мне приехал знакомый из Н., и я должна была с ним что-то делать.
— Но мы все-таки должны условиться, — сказал Валицкий серьезно, — я немного навеселе и веду себя, как студент, но на самом деле мы должны.
— Что значит должны?
— Только не думайте, что тут снова какие-нибудь штучки, В моей профессии считается, что любое средство хорошо для достижения цели. Я тоже так считал. Мне приходилось быть рабочим в госхозе, торговым агентом, нищим, милиционером, и все это для того, чтобы узнать правду или, по крайней мере, приблизиться к ней… Однако сейчас я понимаю, что с вами такой номер не пройдет. Я хочу с вами поговорить о… Горчине. Только не делайте удивленного лица. Я не веду никакой игры и требую от вас того же самого.
— По какому праву вы от меня что-то требуете?
— Без всякого права… Я, может быть, хочу вам помочь.
— Мне? Я не вижу необходимости. И вообще не люблю, когда меня в чем-то выручают другие, а особенно, когда хотят это сделать без спросу. Тем более что несколько месяцев, которые я провела в Злочеве, для меня уже пройденный этап… Этот симпатичный человек, с которым вы меня здесь видите, друг моего отца, он приехал ко мне, чтобы сделать одно предложение, которое я приняла. В самые ближайшие дни я уезжаю в Н., вероятно навсегда.
— Это невозможно!
— Я, наверное, лучше знаю, дорогой пан редактор, что возможно, а что нет.
— Действительно, не мне судить. Я вообще склонен усложнять простые вещи. Я рад, что для вас все так просто и ясно.
— Не ясно и не просто, — возмутилась она. — Я сделала только то, что считала уместным и правильным.
— Итак: бегство. — Он заглянул ей в глаза.
Из постороннего наблюдателя, холодного и незаинтересованного, он стал защитником мужчины, которого еще недавно хотел уничтожить. Сейчас, видя слабость, а может, и предательство этой женщины, он решил защищать его, защищать вопреки своему желанию, во имя мужской солидарности и какого-то на ходу придуманного им принципа.
— Почему вы не протестуете? Я понимаю, что вы имеете право молчать, а я — нахал, который вмешивается не в свои дела…
— Завтра в девять часов я кончаю ночное дежурство. Мы зашли сюда только выпить кофе, я сразу же еду в больницу. Если уж вы непременно хотите написать что-нибудь о… работе злочевских врачей, то пожалуйста, — усмехнулась она. — Я так вымотаюсь за ночь, что вы, может быть, что-то из меня выжмете.
— Спасибо за доверие. — Он поцеловал ей руку. — Во всяком случае, я буду вас спрашивать только о том, что вы сами захотите мне сказать, — добавил он, когда оркестр перестал играть.
Валицкого разбудил звонок телефона. Не открывая глаз, он нащупал трубку и приложил ее к уху. Трубка была скользкой и холодной. Как сквозь туман, до него долетел раздраженный женский голос.
— Валицкий, слушаю, — промямлил он. После вчерашней попойки голову разрывала острая боль, которая гнездилась где-то глубоко под черепом.
— Я жду вас уже двадцать минут, — узнал он рассерженный голос Катажины, — ведь вы так хотели со мной встретиться… Что это все значит?
— Да, действительно, — он чуть не застонал, — но у меня уже охота пропала.
— Как так? — Она или не верила, или еще не могла понять, о чем он говорит.
— А так, мне на все наплевать.
— Минуточку, мои дорогой, теперь у меня есть желание с вами поговорить.
— Клянусь, что меня уже это дело не интересует. Как только я немного приду в себя, сразу же сажусь в машину. И в будущем постараюсь далеко объезжать ваш Злочев.
— Не будем сейчас вести дискуссию о будущем. Через полчаса я буду в парке, около памятника советским солдатам. И я хочу, чтобы вы меня там уже ждали. — Она бросила трубку.
«Что за женщина. — Стефан уже совсем проснулся. — Наверное, придется встать. Если уж такая упрется, то сам дьявол не помешает ей довести дело до конца. Нужно встать, а то она готова сюда ворваться. И будет еще один скандал».
Он тяжело встал с кровати и, с трудом раскрывая опухшие глаза, посмотрел в окно. Погода должна была быть великолепной, потому что, хотя комната выходила на северную сторону, в ней было полно света, а из широко открытого окна веяло холодной свежестью утра. Валицкий потянулся, широко расставив руки, даже кости затрещали, зевнул и, слегка покачиваясь, подошел к столу. Включил радио, закурил сигарету, но после первой затяжки в голове еще больше закрутилось, а внутренности поднялись к горлу так, что он с отвращением смял ее в пепельнице. Потом он вытащил полотенце из шкафа, перебросил его через плечо и таким же, как раньше, нетвердым шагом двинулся по коридору в умывальню.
Две облицованные синим кафелем кабины были свободны. Он вошел в ту, которая была ближе к нему, и пустил полную струю воды.
Только сейчас Валицкий заметил, что забыл снять пижаму, и разразился громким смехом. Он смеялся долго, бессмысленно, пока струя холодной воды не привела его в сознание.
Однако похмелье вернулось сразу, как только он снова оказался в комнате, — головная боль и дерущая сухость во рту. Валицкому это чувство было знакомо, но в последнее время, после переезда в Н., он крепко взял себя в руки, и теперь, казалось, был им захвачен врасплох. Торопливо надев рубашку и светлый бежевый костюм из тонкого летнего материала, Стефан вышел в коридор.
Он оживился только