Читать интересную книгу Счастливчик - Войцех Жукровский

сторон. Для решения таких проблем он должен иметь опыт, горячее сердце, холодный ум, уметь видеть перспективы не как бухгалтер или даже директор завода, а как руководитель общества… Гурчинский выглядит настоящим технократом, он видит только план, премии, тонны, капиталовложения, прыгает от радости, если кривая выполнения плана растет. И только слышишь: «Я сделал, я решил, я рискнул, я устроил…» А люди, коллектив, партийная организация, рабочее самоуправление — об этом ни слова. Мог бы при мне, хотя бы для приличия, вспомнить. Ему это даже в голову не пришло, а изображает из себя большого ловкача…»

— Ну что же, мы будем собираться, — сказал он громко. — Все-таки я хотел бы сегодня съездить в район. У вас ведь есть еще один предмет гордости — «Замех». Нужно посмотреть, как там дела.

— О да, — ехидно заметил Гурчинский, — «Замех» действительно предмет гордости секретаря Горчина. Как же у них дела могут идти плохо?

И снова состояние полусна, их двое. Эльжбета в глубине, но достаточно близко, чтобы она могла рукой коснуться кровати, скрытой в тени зеленой шторы, он на железной, покрашенной в белый цвет кровати, с головой на высоко поднятой подушке.

— Значит, это правда, — говорит Эльжбета, — так же, как оказалось ложью и все то, что было между нами в последнее время.

Михал не знает, ее ли это слова, или он сам их сказал, или просто подумал о них, прежде чем она сюда вошла.

— Нет, — протестует он, — дело здесь не в правде и лжи, они не противоречат друг другу, как день и ночь. Только нет смысла идти дальше вместе, потому что теперь мы только способны повторять старые шаблоны, привычки, слова и жесты, которые давно утратили свое первоначальное значение. Наши чувства за эти годы сгорели дотла, погасли. А из оставшихся угольков нам не воскресить домашнего очага.

— Нет, — резко возражает он, — та женщина никакого отношения не имеет к тому, что происходит. Если бы ее не было на свете, ее или какой-нибудь другой, все равно пришел бы конец. Может быть, позже, может быть, не так внезапно.

— Нет, — не хочет он согласиться с ее становившимися все более жестокими словами, — мне нелегко было сломать все то, что мы вместе строили эти четырнадцать лет. Я не чувствую в себе силы начать все сызнова, у меня не хватает воображения, когда я думаю о такой возможности. Я только знаю, что так должно быть.

Теперь получает возможность говорить Эльжбета, теперь, когда, казалось бы, все самое важное уже сказано.

— Значит, это правда, — начинает она, как прежде, и беспомощное выражение страха и разочарования исчезает, — ты хочешь меня оставить, разрушить мою жизнь. Почему именно сейчас, а не десять лет назад? Сейчас, когда ты настроил всех против себя и когда они только и ждут окончательного твоего поражения. Когда они уже празднуют победу, ты им даешь еще один аргумент против себя. Все, кому ты хотел навязать свою волю и свою точку зрения, готовятся освистать тебя и выгнать из города, как зачумленного. Подумай об этом, если ты не хочешь подумать обо мне и своем ребенке. Твой сын, — продолжает Эльжбета, — ты забыл о нем. Если даже я тебя когда-нибудь и прощу, то он никогда. Он тебе этого не забудет, потому что ничто ему не заменит отца. Он уже слишком взрослый, чтобы я могла не сказать ему правды, но он еще настолько ребенок, что не сумеет понять твоего решения. Подумай о нем, одумайся, пока есть время, пока ты еще все можешь исправить…

— Перестань, замолчи, — он вжимает голову в подушку, затыкает уши, — слова здесь не помогут. Пусть самые умные, самые правильные, глупые и хитрые — все это только слова.

Раздается стук в дверь. Стук повторяется, он деликатный. И в то же время решительный. Михал говорит: «Войдите» — глухо, но достаточно громко, он понимает, что это слово является сигналом, последним тревожным звонком, после которого следующий акт должен действительно разыграться здесь, в больничной палате.

На пороге стояла улыбающаяся Эльжбета в сопровождении заведующего отделением.

— Мы тебя разбудили? Ты спал? — спросила она извиняющимся голосом.

— Я немного дремал, пожалуйста, садись… Садитесь, доктор, — поправился он, обращаясь к врачу.

— Не буду вам мешать. Я здесь не нужен. Самое главное, что все в порядке и скоро я вас, товарищ секретарь, верну жене.

Михал Горчин улыбнулся ему, даже сделал какой-то жест рукой, когда врач закрывал дверь, а потом долго вглядывался в лицо Эльжбеты. Он прикрыл глаза, как будто боялся ее первого взгляда.

— Хорошо, что ты пришла, Эля. Мы должны серьезно поговорить. Это будет трудный разговор, но знаешь, я предпочитаю, чтобы ты узнала обо всем от меня, а не от других…

Юзаля отложил газету, потом посмотрел на часы. Был уже девятый час. Бжезинский, с которым они условились встретиться в это время, почему-то не появлялся. Председателю страшно надоели официальные разговоры, и Юзаля пригласил инспектора к себе, в гостиничный номер. Ему жаль было потраченного времени, хотелось свернуть все побыстрее, чтобы сразу же после выхода Горчина из больницы окончательно подвести итоги.

Неожиданно ему помог Валицкий. Понимая, что дело Горчина временно зашло в тупик, он занялся сбором информации для последней страницы газеты.

— Такой вздор тоже нужен в газете, — смеялся он беспечно. — Люди любят читать о несчастьях, которые выпадают на долю ближних, кто сгорел, кто сломал ногу, кому суд влепил тысячу злотых штрафа за езду на велосипеде в пьяном виде. Я знавал даже одного человека, который начинал читать газету с некрологов.

Заодно Валицкий все-таки написал большую статью о «Замехе» и все время уговаривал Юзалю посетить этот завод. Директор Пеховяк произвел на него очень хорошее впечатление.

— Парень — человек Горчина, это ясно, что, однако, вовсе не означает, что он его прихлебатель. Возбуждает доверие не только то, что он говорит, но и то, что там вокруг него делается. А я немного научился разбираться в том, как в действительности идут дела, и меня трудно купить красивыми словами. Он и Горчина хвалил как-то толково, и я совсем не уверен, что он это делал только из подхалимства.

«Столько вещей мне еще предстоит проверить, — вздохнул Юзаля. — Неужели Бжезинский действительно не придет, а завтра позвонит, что болен или что-нибудь в этом роде? Уж тут он меня и в самом деле выбил бы из равновесия», — проворчал он, но в это время услышал стук в дверь.

— Скучно вам здесь одному, товарищ председатель, — пошутил Бжезинский, садясь в кресло.

— Вот именно, пришлось мне на старости лет мотаться по гостиницам. Но