есть и другая сторона медали: человек немного на мир посмотрит, да и оторвется от своих дурацких бумаг.
— Вы, наверное, года три не были в Злочеве?
— Два с гаком, — уточнил Юзаля, — в последний раз я здесь был перед самым приходом Горчина.
— Тоже давно.
— Я бы предпочел сюда приехать с экскурсией, окрестности здесь красивые, и сам город тоже ничего себе, чистый, спокойный, и люди хорошие…
— Да уж хорошие, — неприятно засмеялся Бжезинский, — для туристов-то ничего, потому что на них можно немного заработать, а для своих чужаков не дай бог.
— Что значит «своих чужаков»? Не понимаю.
— Я здесь живу еще с довоенного времени, уже более или менее свой. А остальные — это чужаки для коренных злочевцев.
— И в самом деле смешно. Сейчас, при таком переселении народов.
— Смешно, когда об этом говорят, но чувствовать такое отношение на каждом шагу и в течение многих лет — уже не очень смешно… Да, дорогой товарищ, у новых людей здесь нелегкая жизнь. А особенно если они занимают какую-нибудь важную должность. За таким наблюдают долго, смотрят, проверяют — врастет или сгорит? Им самим было бы трудно объяснить, почему так происходит, но так уж есть.
— И их радует, если у кого-нибудь нога подвернется?
— Не всегда. О Белецком, например, жалели. Он уже немного врос в этот город, сидел здесь много лет, боролся с бандитами. Кооперативы тоже как-то по-человечески организовывал, не напролом, как бывало в других местах.
— А Горчин?
— У него еще есть время. Если только ничего не случится.
— А что должно случиться?
— Не притворяйтесь, товарищ Юзаля, весь город об этом говорит.
— Что говорят?
— Наверное, радуются.
— Чему?
— Не очень приятно иметь такого человека, как Горчин, у себя над головой.
— Для вас тоже?
— Я о себе не говорю.
— А все-таки?
— Может, немного. Хотя я здесь и похуже секретарей видал и всегда находил с ними общий язык.
— И с Горчиным тоже?
— Наши отношения трудно точно определить, у нас что-то вроде постоянного перемирия.
— Но постоянно ненадежного?
— Почему? Наш секретарь разумный человек.
— Редко кто здесь так говорит о нем. Вы пришли его защищать, товарищ Бжезинский?
— Он, если нужно, лучше всего сам себя защитить может. Я пришел потому, что вы меня пригласили, по старому знакомству.
— Простите, инспектор. Это у меня такой профессиональный комплекс, трудно оторваться от своих обязанностей.
— А я и не думаю о ваших обязанностях, когда с вами разговариваю, — засмеялся Бжезинский, — хотя в случае чего готов вам помочь. Если будет нужда, конечно.
— Я думаю, что вы можете мне очень помочь. Рассчитываю на вас, ведь вы в бюро райкома с сорок пятого, и мы вам верим не меньше, чем людям, которых сейчас сюда присылаем. Помню, что у вас было какое-то столкновение с Горчиным сразу же после его приезда сюда.
— Да, действительно.
— И что, не дали себя в обиду?
— Как видите, — Бжезинский снова рассмеялся, уже не так беззаботно, — только мне пришлось начать учиться заочно, я, старый дед, но он на меня так нажал… Все-таки сейчас я не жалею, через два года буду защищать диссертацию. А раньше как-то все времени не было. — Он уже говорил серьезно. — Горчин на таких вещах помешан. Как это называется? Культ компетентности, кажется.
— Вы, наверное, не только поэтому нашли общий язык с Горчиным?
— Не только, конечно… Просто я начал проводить в жизнь его политику, потому что она мне показалась правильной… Ведь не считаете же вы, что по другим причинам?
— Иначе я вас сюда не пригласил бы. И не задавайте таких вопросов, — добавил Юзаля с упреком.
— Извините… Я видел, как он бьется, не щадит никого и сам подает людям пример. И я включился. Ну, не сразу, немного мы друг с другом повоевали, я себя в обиду не даю. Он обвинял меня в рутинерстве, отсутствии контроля, потому что как раз обнаружилось несколько неприятных дел с директорами школ, но постепенно мы прониклись доверием друг к другу. Он сейчас был бы очень разочарован, если бы я пришел к нему с просьбой освободить меня от работы.
— Вам удалось сделать то, чем не могут похвастаться его ближайшие сотрудники.
— Он своих секретарей считал только исполнителями — вот, пожалуй, откуда все это. Тут он, наверное, не прав. Он иногда больше считался с мнением человека со стороны, более внимательно его выслушивал, чем людей из партийного аппарата. Своих секретарей и инструкторов он лепил, как фигурки из пластилина. Чья здесь вина — их, его, — черт знает! Я не осмелился бы об этом судить, потому что Горчин действительно индивидуальность. Он всегда их подавлял уверенностью в себе, логикой мышления, воображением, даже острой, язвительной шуткой, если нужно… Плохо только, что его сотрудники при нем не развиваются, он их подавляет, они теряют уверенность в себе и веру в собственные силы и не способны принимать самостоятельные решения. Вы знаете, люди, как известно, любят спокойствие. Смотрят, слушают, в них что-то кипит, они хотели бы изменить некоторые вещи, заклеймить, расставить все по-новому, но как только доходит до дела, предпочитают, чтобы этим занялся кто-то другой. Пускай все делает тот, которому за это платят. Да, я и с такими разговорами тоже встречался… Ну вот, — улыбнулся он беззлобно, — от конкретных дел мы перешли к абстрактным размышлениям на тему: каким должен быть идеальный общественный деятель.
— Боюсь, что нам трудно будет найти рецепт.
— Да, наверное, его и нет.
— Хуже всего то, что его и не может быть. Пойдемте-ка лучше вниз, кофейку выпьем.
— Можно и не только кофейку. Сколько еще лет пройдет, пока мы снова встретимся.
— Так всегда говорят, дорогой. С этого и начинают искать предлог, чтобы выпить рюмку.
Юзаля встал и начал надевать туфли, пиджак, а в конце, поколебавшись, завязал галстук в большой неуклюжий узел. Потом осмотрел себя в зеркале и только махнул рукой, как бы желая сказать, что он не придает значения своему внешнему виду.
«Если бы у него было побольше таких товарищей, как ты, братец, то он перевернул бы Злочевский район вверх дном. Мы в воеводском комитете даже не успели бы спохватиться. Все-таки у него есть подход к людям, во всяком случае, к некоторым из них, если даже из противника он смог сделать своего человека. Может быть, ему не хватило терпения, той последовательности, которая не всегда приятна, но порой необходима. Но такой опыт приходит с возрастом, Неужели Старик ошибся, слишком рано прислал сюда этого парня, бросил на глубокую воду. Ох и достанется ему, когда я все выложу на ближайшем бюро. Пускай в